Накануне она ужинала с издателем. Они говорили о переводе, об обложке, об английском названии: «A Humble Queen», о презентации в прессе, о тираже. «Англичане обожают исторические романы, а двенадцатый век у нас не самый известный период. Страна в то время была мало населена. Знаете ли вы, что всех жителей тогдашнего Лондона можно было бы разместить в двух небоскребах?» У Эдварда Тандлфорда было красноватое лицо и нос в прожилках, выдающие любителя выпить, седые приглаженные волосы, слегка топорщившиеся сбоку, галстук бабочкой и выпуклые ногти. Безукоризненно вежливый, внимательный и предупредительный, он задавал ей множество вопросов о ее работе, интересовался ее исследованиями и диссертацией и при этом сумел выбрать потрясающее «бордо», проявив себя истинным знатоком. Он проводил ее до отеля и предложил на следующий день после обеда зайти в его издательство на Петер-стрит. Жозефина согласилась неохотно: лучше бы она еще побродила по улицам.

— Я не решилась отказать ему! — впоследствии призналась она Ширли, сидя у нее в гостиной на ковре возле огромного отделанного деревом камина.

— Знаешь, вежливостью можно сильно испортить себе жизнь.

— Он очень милый, готов в лепешку разбиться ради меня.

— Он заработает на тебе кучу бабок. Плюнь на все и пошли гулять. Я покажу тебе другой Лондон, какого не знают туристы.

— Не могу. Я обещала.

— Жозефина! Научись ты быть bad girl![122]

— Ты не поверишь, но все к тому идет… Вчера я нехорошо подумала о своей дочери.

— Если о Гортензии, так ты еще долго терпела…

В большой гостиной они разработали стратегию «неожиданной» встречи с Филиппом. Все было тщательно продумано и подготовлено.

— Значит, живет он здесь, — сказала Ширли, ткнув пальцем в улицу возле Ноттинг-хилла.

— На этой улице мой отель!

— А завтракает он здесь…

Она показала на плане паб, вокруг которого сейчас бродила Жозефина.

— Значит, рано встаешь, наводишь красоту и с восьми часов начинаешь наворачивать круги. Иногда он приходит пораньше, иногда попозже. Вот так с восьми часов и кружи с беспечным видом.

— А когда я его увижу, что мне делать?

— Ты воскликнешь: «Филипп, надо же!» Подойдешь, поцелуешь его в щеку, так, слегка, чтобы он не подумал, будто ты легко доступна и готова за ним бегать, небрежно садишься…

— Небрежно — это как?

— Ну, в смысле, постарайся не снести все вокруг по привычке. И строишь из себя девушку, которая ужасно занята и не собирается засиживаться, поглядываешь на часы, слушаешь мобильный и…

— У меня никогда так не получится.

— Получится. Отрепетируем.

Они отрепетировали. Ширли играла Филиппа, сидящего за столом и уткнувшего нос в газету. Жозефина запиналась. Чем больше репетировали, тем больше запиналась.

— Не получится. У меня будет глупый вид.

— Получится, и вид будет умный.

Жозефина вздохнула и подняла глаза к панно из красного дерева с широким фризом, на котором были изображены виноградные гроздья, букеты пионов, подсолнухи, колосья пшеницы, брачные игры оленей и пугливые лани.

— Какой-то у тебя тут прямо Тюдор.

— У меня тут чего только нет, только мужика не хватает! Один мужик за полтора года, шутка ли! Скоро снова стану девственницей!

— Могу составить тебе компанию.

— И речи быть не может. Будешь кружить вокруг да около, пока он тебя не затащит в постель!

Она кружила по улицам, кружила, кружила… Восемь тридцать — и никого в поле зрения. Безумие. Он никогда ей не поверит. Она покраснеет, перевернет стул, будет вся мокрая от пота, волосы повиснут сальными прядями. Он так хорошо целуется. Медленно, нежно, а потом сильнее, яростнее… А какой у него голос, когда он говорит ей что-то во время поцелуя! О, как же это возбуждает — слова, переплетающиеся с поцелуями, по всему телу пробегает сладкая дрожь. Антуан никогда ничего не говорил, когда целовал ее. И Лука тоже. Они никогда бы не сказали «Жозефина! Замолчи!» повелительным тоном, открывшим ей совершенно незнакомый мир.

Жозефина остановилась перед витриной, взглянула на свое отражение. Воротник рубашки загнулся. Она поправила его. Почесала нос и мысленно подбодрила себя: «Ну давай, Жози, давай!»

Она пошла на новый круг. Зачем я подгоняю судьбу? Может, нужно положиться на случай? Папа, скажи, получится у меня или не получится? Дай знак. Сейчас самое время тебе проявиться. Спускайся со своих звезд сюда, мне на помощь.

Она остановилась перед парфюмерным магазином. Купить духи, что ли? «Eau de Merveille» от «Гермес». Этот запах опьянял ее. Она прыскала им шею, запястья и лампочки в доме перед сном. Посмотрела на двери часы работы: откроется только в десять.

Марш-бросок продолжался.

И тогда она услышала у себя в голове голос, говоривший ей: «Дай мне самому заняться этим, девочка, я все устрою». Она вздрогнула. Сходит с ума, это точно. «Иди вперед, ни на что не обращай внимания!» Она сделала шаг, потом еще один, огляделась. Рядом никого не было. «Давай-давай. Скачи по кругу, точно ослик, я все улажу, поверь. Жизнь — это балет. Нужен только хореограф. Как в “Мещанине во дворянстве”». — «Ты любил эту пьесу, пап?» — «Обожал! Веселая критика буржуазии, которая из кожи вон лезет, чтобы сойти за благородных! Я всегда вспоминал твою мать. Смешно, точь-в-точь ее конформизм и мелочность». — «Я этого не знала!» — «Я не все тебе говорил, есть вещи, которых детям не говорят. Не знаю, зачем я женился на твоей матери. Всю жизнь задавался этим вопросом. Видно, затмение на меня нашло. Она тоже, думаю, не понимала. Союз карпа и кролика. Должно быть, надеялась, что я разбогатею. Ее интересовало только это. Вперед, говорю тебе! Пошевеливайся!..» — «А может, не надо? Мне страшно…» — «Наберись-ка храбрости, девочка моя! Этот человек создан для тебя». — «Ты уверен?» — «Он тоже выбрал себе не лучшую жену! Ему надо было жениться на тебе!» — «Пап! Это уж ты напрасно!» — «Вовсе нет! Купи газету, чтоб выглядеть посолиднее…» Она остановилась у киоска возле станции метро, купила газету. «Распрямись, не сутулься!» Она выпрямила спину, сунула газету под мышку. «Сюда, сюда, не спеши. Замедли шаг. Приготовься, он здесь». — «Я боюсь!» — «Не надо… Все пройдет хорошо, но когда выйдешь, ангел мой, сама не своя от радости, смотри в оба, во тьме подстерегает оранжевый враг…» — «Это что? Цитата?» — «Нет. Предупреждение! На все случаи жизни».

Она вышла на финишную прямую. До террасы оставалось несколько метров.

Она заметила его. Со спины. Он сидел за столом. Развернул газету, положил телефон, подозвал официанта, сделал заказ, закинул ногу на ногу и погрузился в чтение. Это было чудесно, вот так незаметно наблюдать за ним, угадывать по его спине последние часы сна, пробуждение, душ, поцелуй ребенка, который уходит в школу, аппетит, разыгравшийся в ожидании яичницы с беконом и черного кофе, планы на грядущий день. Он, безоружный, ничего не мог от нее скрыть. Она читала его спину, как открытую книгу. Она окутывала его своими мечтами и согревала поцелуями, он был в ее власти. Она протянула к нему руку, лаская на расстоянии.