Нужно еще дать ему понять, что его брак обречен, он не может позволить себе такую жену. Это вредит его положению в обществе и карьере. Я должна возродить в нем веру в себя, вновь вывести его на авансцену.

Как положено охотницам на чужих мужей, Ирис должна стать его музой и наперсницей. Она заранее приняла нужную позу и доверчиво улыбнулась светлому будущему.

Они услышали одиннадцатичасовые новости по радио. Обменялись взглядом, безмолвно удивляясь, как им удалось провести столько времени вместе и не заметить. Они не произносили ни слова. Как будто все так и должно быть. Как будто они уже были счастливы. Как будто сейчас должно случиться что-то. Они не знали что. Венгерская рапсодия Листа закончилась, «это был, я думаю, Дьердь Цифра, я узнаю его туше». Она кивнула.

Он не носил обручального кольца, это был знак. Сердце его свободно. Влюбленный мужчина любит поглаживать свое кольцо, вертеть его на пальце, он ищет его повсюду, когда по рассеянности забудет на бортике ванной или на шкафчике. Влюбленный мужчина боится его потерять. Она не помнила, было ли на нем кольцо в тот день, на празднике в привратницкой. Или он снял его после этого… После того, как встретил ее…

По радио «Классика» объявили серию вальсов Штрауса. Эрве Лефлок-Пиньель точно очнулся ото сна. Его веки дрогнули.

— Вы умеете танцевать вальс?

— Да. А что?

— Раз-два-три, раз-два-три… — Его руки порхали в такт. — Забываешь все. Кружишься, кружишься… Я бы хотел быть танцором в Вене.

— Этим семью не прокормишь.

— Да, к сожалению, — грустно сказал он. — Но я иногда танцую в своем воображении…

— Так давайте потанцуем? — прошелестела Ирис.

— Здесь? Прямо в гостиной?

Она подстегнула его взглядом. Не двинувшись с места. Не протянув к нему руки. Приняв скромную позу девушки из прошлого века на балу, устроенном родителями накануне ее помолвки. Глаза говорили: «Ну решайтесь же», но руки целомудренно лежали на коленях.

Он неловко, едва ли не со скрипом поднялся — прямо как заржавевший робот, — встал перед ней, поклонился, откинув прядь со лба, протянул ей руку и вывел на середину комнаты. Они дождались начала следующего вальса и принялись кружиться, глаза в глаза.

— Это будет наш маленький секрет, — прошептала Ирис. — Никому не скажем, да?

Филипп хотел убрать затекшую руку, но Жозефина запротестовала:

— Не двигайся… Как же хорошо.

Он благодарно улыбнулся. Нежность поднималась волной откуда-то из глубины и пробегала по их переплетенным телам, как стая муравьев. Он притянул ее к себе, вдохнул запах ее волос, узнал знакомый аромат. Поискал его на шее, провел носом по плечу, уткнулся в запястье. Жозефина вздрогнула, прижалась к нему, в них проснулось задремавшее на миг желание.

— Еще, — прошептала она.

И вновь они забыли обо всем.

Жозефина предавалась любви в каком-то религиозном экстазе. Словно она билась за то, чтобы посреди мрачных развалин мира не гас свет, рожденный двумя телами, которые действительно любят, а не копируют разные движения и позы. Некая чудесная искра, преображающая простое трение тел в пылающий костер. Эта жажда абсолюта могла бы напугать его, но ему хотелось лишь вновь и вновь припадать к этому неистощимому источнику. У будущего вкус женских губ. Это они — завоевательницы, легко нарушающие всевозможные границы. Мы — лишь эфемерные эфебы, скользящие по их жизням, как статисты, а главная роль все равно принадлежит им. Это мне подходит, подумал он, вдыхая запах духов Жозефины, я хочу научиться любить, как она. Раньше я любил красивую книжку с картинками. Я жажду теперь другого чтения. Хочу любви-похода, любви-приключения. Если мужчина думает, что способен до конца понять женщину, — он сумасшедший или невежда. Или претенциозный болван. Ему и в голову не могло прийти, что он вдруг увидит ее на террасе английского паба. И однако… Она появилась перед ним. Она хотела знать точно. Женщинам всегда надо знать точно.

— Жозефина! Ты как сюда попала?

— Я приехала увидеться с издателем, права на «Такую смиренную королеву» купили англичане, и нужно было урегулировать массу деталей. Чисто практических деталей: обложка, формат, пиар, все это трудно решить по электронной почте или по телефону, ну и…

Она словно отвечала хорошо выученный урок. Он прервал ее.

— Жозефина… Сядь, пожалуйста, и скажи мне правду!

Она оттолкнула стул, который он ей подвинул. Скомкала газету, которую сжимала в руках, опустила глаза и выдохнула:

— Наверное, мне просто хотелось увидеть тебя… я хотела знать, правда ли…

— Правда ли, что я еще думаю о тебе или вовсе тебя забыл?

— Вот именно! — с облегчением сказала она и заглянула в самую глубину его глаз, вытягивая признание.

Он смотрел на нее, растроганный. Она не умеет лгать. Врать, притворяться — своего рода искусство. А она умела краснеть и идти прямо к цели. Не колеблясь, не виляя.

— Боюсь, дипломата бы из тебя не вышло.

— А я и не стремилась никогда, наоборот, пряталась в своих пыльных рукописях.

Ее пальцы, тискающие газету, стали совсем черными.

— Ты мне не ответил. — Она настаивала на своем. Стояла перед ним, прямая и напряженная.

— Пожалуй, я понимаю, почему ты меня об этом спрашиваешь…

— Это важно. Скажи мне.

Если он еще потянет с ответом, газета превратится в кучу конфетти. Жозефина рвала ее машинально, но методично.

— Хочешь кофе? Ты завтракала?

— Я не голодна.

Он поднял руку, заказал чай и тосты.

— Я рад тебя видеть.

Жозефина хотела прочесть хоть что-то в его взгляде, но поймала только насмешливый отблеск. Его явно забавляла ее растерянность.

— Могла бы предупредить меня… Я бы встретил тебя на вокзале, жила бы у нас. Ты когда приехала?

— Знаешь, я действительно приехала встретиться с издателем.

— Но это была не единственная цель твоей поездки…

Он говорил тихо, спокойно, словно подсказывал ей реплики.

— Ну… Скажем так, увидеться с ним было необходимо, но вовсе не обязательно для этого оставаться на четыре дня.

Она опустила глаза с видом побежденного воина, складывающего оружие.

— Я не умею лгать. Нет смысла мне здесь что-то изображать. Я хотела тебя видеть. Хотела знать, забыл ли ты тот поцелуй со вкусом индейки, простил ли ты мне то, что я попыталась тебя… ну, так скажем, отдалить в последний вечер, и хотела тебе сказать, что сама я все время думала о тебе, хотя все по-прежнему сложно, потому что есть Ирис и я все еще ее сестра, но это сильнее меня, я думаю о тебе, я думаю о тебе и хочу быть спокойна и знать, что ты тоже… что ты… или что ты забыл меня, потому что тогда мне об этом нужно сказать, я постараюсь сделать все возможное, чтобы забыть тебя, даже если это сделает меня несчастной, но я прекрасно знаю, что сама во всем виновата и…