король, предводитель Третьего крестового похода. И большинству тех, кем он сейчас командовал, второе решение представлялось безумием либо откровенным предательством. Армия Ричарда разбила султана во всех сражениях, прошла более половины пути, захватив за несколько месяцев земли, за которые Салах-ад-Дин бился годами. И после этого думать о заключении мира?! Да в уме ли великий воин?! Или его соблазнили предложенные врагом сокровища, и он вздумал изменить делу Креста?

В действительности только сам Львиное Сердце, да ещё его мать понимали, как близки они сейчас к поражению после всех этих триумфальных побед. И поражение крылось не в усталости войска, не в потерях, которые они понесли, не в возможных новых битвах с ещё далеко не разбитым врагом. Но Ричард видел, как на глазах растёт раздражение в душах всех без исключения вождей похода, насколько злит их его боевая слава, до чего страстно они хотят, чтобы он допустил хотя бы одну ошибку, даже пускай это будет проигранная битва... Он не проигрывал, и они всё больше и больше начинали его ненавидеть! И уже не могли сломить свою гордыню, не могли по-старому, как сами же поклялись, повиноваться избранному общим собранием вождю крестоносцев. Протест, неповиновение, возражения, следовавшие почти за каждым его приказом — всё это должно было расшатать и разрушить армию раньше, чем искусные подкопы разрушили некогда Проклятую башню... Одно лишь нежелание восстанавливать снесённые крепости и оставлять позади войска крепкие гарнизоны, одно это могло свести на нет все победы, и тогда окажется, что Крестовый поход был вообще напрасным! А иные из государей уже открыто заявляли, что устали слушаться чужого короля, не верят ему и собираются возвращаться домой!.. Герцог Бургундский уже уехал (отчасти и слава Богу, от него было больше хлопот, чем пользы!), подумывает об отъезде и Филипп-Август, да ещё и всех франков может увести. Почему? Да только потому, что считает, сколько денег вложил в поход, и недоумевает, отчего же его, так сильно потратившегося во имя Господа, воины и рыцари не обожают и не славословят хотя бы наравне с Ричардом? Хотя бы наравне... Господи! Да кто же мешает ему тоже стать героем?! Или что мешает?.. А может быть, всё сложнее? Может быть, он, Ричард, сам во всём виноват? Конечно, нужно искать причину в себе. Наверное, он просто не умеет быть с ними добрее, терпимее. Наверное, он и вправду плохой христианин! И если сейчас он заключит мир с султаном, многие вообще назовут его изменником. А то и безбожником. Хотя не называют же так Конрада, маркиза Тирского, того самого бесстрашного Конрада Монферратского, которому до того опостылело подчиняться Ричарду, что он недавно пытался заключить союз с братом султана Малик-Адилом. Об этом узнали, Филипп-Август был взбешён и кричал, что добьётся отлучения Конрада от церкви, а тот лишь объяснил, что лучше уж союзничать с мусульманами, чем доверять англичанину. И шум понемногу утих. Словно не произошло нечего из ряда вон выходящего!

Значит, или заключение мира, или поражение. И очень скоро это должны понять многие. Но тогда будет поздно. Трон Саладина может рухнуть, а его преемники могут оказаться вовсе не такими хитрыми и осторожными. Они погубят себя, но разобщённая и утратившая повиновение армия крестоносцев тоже погибнет!

Хорошим предлогом для встречи с султаном и обсуждения возможного договора стало, как это ни странно, пленение Эдгара Лионского и обсуждение (пока что через послов) его выкупа. Узнав, что рыцарь жив, Ричард немного успокоился и уже не спешил, желая дать Саладину несколько дней на размышления. И это было единственное, в чём Элеонора не соглашалась с сыном. Она тревожилась и требовала, чтобы молодой француз был вызволен как можно скорее.

— Да ты влюбилась в него, честное слово! — не выдержал король, услыхав в третий раз настоятельную просьбу королевы поспешить с обменом. — Что ты так спешишь? Если уж Саладин не поддался первому порыву гнева и не снёс Эдгару его белокурую голову, едва того привели, то уж теперь опасности нет — султан понимает, что смерти моего избавителя я никогда ему не прощу.

— А ты уверен, что в лагере Саладина всё решает только сам Саладин? — едва сдерживая раздражение, воскликнула Элеонора. — Если здесь, в твоём стане, Ожер Рафлуа настраивает против тебя королей и баронов, ведёт тайные переговоры с мусульманами и подговаривает дурака Конрада продаться Малик-Адилу... Да, да, не смотри так! Я думала, ты знаешь, с чьей лёгкой руки это пришло в голову маркизу Тирскому! Так вот, если уж у тебя под носом твои враги разрушают армию и готовят ей поражение, то неужто того же самого не могут делать и враги Саладина? Непрерывная война нужна тем, кто не хочет видеть сильные государства и сильных государей. Такие силы есть с той и с другой стороны. И если кто-то в лагере Саладина хочет, чтобы он не сумел заключить с тобой мир, он постарается убить Эдгара, чего ты, как сам сейчас и сказал, никогда не простишь! А я не хочу, чтобы тебе помешали.

— И боишься за своего отважного друга, да? — чуть улыбнувшись, спросил Львиное Сердце.

— Боюсь, — спокойно ответила Элеонора. — Разве я не говорила, что чем-то он мне напоминает тебя?..

— Думаю, что даже не меня! — Ричард вдруг в задумчивости посмотрел на свою мать и сам смутился, увидав, как непрошенный румянец вдруг проступает сквозь загар, давно уже прочно окрасивший её лицо. — Ну вот, отчего ты краснеешь? Думаешь, не понимаю? Ведь ты всё ещё любишь того человека? Того рыцаря со светлыми, как лён волосами и карими глазами... Того, за кого тебе когда-то не дали выйти замуж!

Королева отлично умела справляться с собой, и её румянец погас так же быстро, как и появился, будто она стёрла его, взмахнув рукой с невидимым платком.

— Прежде всего, — спокойно сказала она, насмешливо искривив губы, — прежде всего, глаза у него были вовсе не карие, а серые. Я знаю, что менестрели в своих несносных балладах часто поют про карие глаза, но они врут! Больше всего эти глаза были похожи по цвету на лезвие только что выкованного меча, и блестели так же... Может быть, в нём было что-то общее