— Понятно, — задумчиво произнес Максим. — Значит, по-вашему, брак этот — лишь притворство, по крайней мере — со стороны императора. Другими словами, Валентиниан больше не проявляет интереса к своей жене?

— Так точно, — подтвердил я. Странно, но мне показалось, что подобное утверждение сенатора очень обрадовало.

— И, вполне возможно, он удовлетворяет свои желания на стороне?

— Чего не знаю — того не знаю, — сказал я. К чему это он клонит? — Scholae никогда не бывает рядом с императором, когда речь идет о его интимных делах. Дворцовые евнухи осведомлены об этом гораздо лучше нас — особенно Гераклий; он у императора в любимчиках ходит. Но я очень удивлюсь, если вы окажетесь неправы, ваше сиятельство. В конце концов, Валентиниан — мужчина видный, здоровый и довольно-таки молодой.

Вскочив на ноги, Максим стал расхаживать по комнате взад и вперед, затем остановился и, нахмурив брови, о чем-то надолго задумался.

— Вы доказали, что не болтливы и заслуживаете доверия, — произнес он наконец так тихо, словно говорил с самим собой. Обернувшись, он смерил нас оценивающим взглядом. — Что ж, видимо, пришло время посвятить вас в мою проблему. Уверен, вам не нужно напоминать о том, что все, о чем здесь будет сказано, не должно выйти за пределы этой комнаты.

Мы с Гибвультом заверили сенатора, что будем держать рты на замке.

— Тогда знайте: император давно уже положил глаз на мою жену. Она — само воплощение чести и верности и никогда сознательно мне не изменит. Но Валентиниана это не остановит; для него желание чего-то есть лишь прелюдия к обладанию этим. Честь и благородство для него — пустые слова; представься ему такая возможность — и он без раздумий затащит мою жену в свою опочивальню. Я же, хоть и сенатор, ничем не могу ему помешать. В конце концов, он — император.

Мы с Гибвультом обменялись обеспокоенными взглядами. Знать подобное было чрезвычайно опасно.

Максим, должно быть, это заметил, так как продолжил:

— Зачем я вам все это рассказываю? Что ж, не буду ничего от вас скрывать. Если Валентиниан все же добьется моей жены, я буду вынужден постоять за честь моего gens, Анициев.

— Убив императора? — спросил я напрямик.

Максим криво улыбнулся и пожал плечами.

— Я — римлянин, к тому же — Аниций, а значит, буду лишен выбора.

— А мы нужны вам как исполнители, — догадался я. План Максима должен был принести ему пурпурную мантию императора — не больше и не меньше, и замысел этот, в силу огромной непопулярности Валентиниана, вполне мог увенчаться успехом. Месть за поруганную честь жены — убедительный мотив для убийства Валентиниана, а симпатии римлян Максиму удалось бы завоевать без особых проблем. Все встало на свои места. Сведения, которые мы сообщили сенатору, убедили его, что пришло время использовать жену в качестве наживки для страстно желавшего ее императора. Нас же с Гибвультом Максим выбрал потому, что мы не раз доказывали свою верность Аэцию, даже после его смерти, и еще потому, что мы мало чего боялись. «Да ладно, — подумал я, — какая разница. Если план сенатора, на чем бы он там ни основывался, позволит нам отомстить за смерть столь любимого нами Аэция, большей привилегии мы и не попросим». Взглянув на Гибвульта, я понял, что он думает о том же.

Повернувшись к Максиму, я выдохнул:

— Только скажите, когда.

— Превосходно. Рад, что мы поняли друг друга, — встрепенулся он. — Инструкции получите в свое время. А пока постарайтесь справляться со своими обязанностями во дворце так же хорошо, как и раньше. Лишние проблемы нам ни к чему. И не волнуйтесь — вы будете хорошо вознаграждены.

Внутри меня словно что-то разорвалось.

— Вы, римляне, полагаете, что все продается! — воскликнул я, не сдержавшись. — Как вы не поймете, что существует еще и такое понятие, как честь? Пойдем, Гибвульт.

Круто повернувшись, с гордо поднятыми головами, мы вышли из tablinum.

Вскоре после второй нашей встречи с Максимом, Рим сотряс скандал, подробности которого сенатор даже и не пытался скрыть; в сущности, он сделал все, что было в его силах, для того, чтобы они были разглашены. Случилось же следующее. Во время очередной игры с императором в ludus latrunculorum, Максим так сильно проигрался, что не смог сразу расплатиться. Валентиниан настоял на том, чтобы сенатор в качестве залога оставил ему свой перстень, который впоследствии Максим мог бы выкупить. Не прошло после этого инцидента и пары часов, как жена Максима получила письмо, в котором говорилось, что с ней, по какому-то срочному делу, желает переговорить императрица Евдоксия. Так как к посланию прилагался перстень Максима, жена сенатора решила, что письмо — от него. Ни о чем не подозревая, она поспешила во дворец, где, в одной из уединенных спален, Валентиниан над ней надругался. Как и ожидалось, когда весть об этом разнеслась по городу (а Максим постарался, чтобы это случилось как можно скорее), императора невзлюбили даже те, кому раньше до его персоны не было никакого дела.

Несмотря на скандал, не считаясь с общественным мнением, император объявил, что в скором времени намеревается лично открыть военные Игры, которые должны были состояться на Марсовом поле, огромной равнине к западу от Рима, между Тибром и городскими холмами. За день до этого события ко мне подошел один из рабов Максима. Он передал мне записку, содержавшую всего три слова: “Когда упадет mappa”.

Взволнованный, я бросился разыскивать Гибвульта. Он был в казармах.

— Завтра император, открывая Игры, бросит белый платок, — сказал я ему. — Тогда-то мы и нанесем удар.

Гибвульт новость воспринял спокойно.

— Тогда нужно удостовериться, что нам завтра нужно заступать на дежурство, — проворчал он, не поднимая глаз от панциря, который начищал пастой из мелкого песка и уксуса. — И убедиться, что наши мечи по-прежнему остры.

В силу того, что на всякого рода церемонии нам следовало являться в парадной, идеально начищенной форме, не многие из наших товарищей по scholae горели желанием сопровождать императора на Игры, поэтому, увидев себя в списках тех, кому на следующий день предстояло нести службу, мы не особо удивились.

* * *

Холодным, хотя и солнечным мартовским утром наша процессия — император с супругой, охрана и целая толпа придворных и слуг — покинула Палатин. Поехав по Священной дороге, мы сначала миновали Римский форум, где к нам присоединились, великолепные в своих архаических тогах, сенаторы (во главе с Максимом), затем — Капитолий, после чего направились вверх по Фламинианской дороге. Свернув влево с этой широченной улицы у арки Диоклетиана, мы проехали мимо Пантеона и стадия Домициана и оказались наконец на Марсовом поле, огороженной канатами территории, где уже собрались соперничащие военные подразделения. Первыми должны были демонстрировать свое мастерство конные лучники, отборные части vexillationes palatinae, цвет кавалерии. Участники выстроились в сотне шагов от ряда мишеней, которые они, пустив лошадей галопом, и должны были поразить на ходу.