– Закрывается комендатура. До утра. Извините, товарищ Белов…

– Ну ничего, завтра так завтра, мне из Дудинки ответ обязательно нужен! – Турайкин как будто рад был, что дело опять откладывается. – Охрану-то не усилите мне, товарищ комендант? Ночь на дворе, а они особо опасные!

Комендант закрыл дверь на замок и ушел, кивнув Белову. Они с Турайкиным пошли на судно. По дороге Сан Саныч вдруг остановился:

– Мы сейчас уходим!

– Никак нельзя… – начал было Турайкин.

– Тогда создаю комиссию и составляю акт, – перебил Белов. – Зафиксируем, что вы пьяный в рабочее время! А людей голодом морите!

Турайкин, видно, не ожидал ничего такого, шел некоторое время молча.

– Хорошо, но если придет положительный ответ, под суд пойдете вы!

– Какой ответ? – не понимал Белов.

– Государственная тайна!

Последним населенным пунктом была Сопочная карга, до нее оставалось тридцать пять километров. Покачивало изрядно, и шли совсем медленно. Стемнело. Певец Герберт выбрался на пустую палубу, встал за ящиками, слушая сложные звуки шумящей вдоль борта ночной воды. На небе было немного звезд, он задрал голову и нечаянно попал рукой в… муку. Рядом с ним стоял раскрытый куль муки. Герберт замер, соображая, почему он раскрыт, даже в ночи был виден манящий белый цвет. Герберт еще немного подумал и стал быстро наполнять карман. Когда тот тяжело разбух, певец, воровато оглядевшись, на трясущихся ногах направился в сторону трюма. Уже представлял, как заварят болтушку… И тут через фальшборт «Полярного» перескочил Турайкин. Радостно похлопал Герберта по торчащему карману, ткнул пальцем в штанину, обсыпанную мукой:

– А ну-ка следуй за мной! – он потащил его вниз.

В трюме, при свете коптилки и свидетельстве его притихших обитателей, по всей форме был составлен протокол о краже государственного имущества. Пока Никифор Григорьевич писал, он вволю поиздевался, объясняя всем, сколько за это «светит» и где Герберт будет отбывать… Никифор Григорьевич хорошо знал окрестные лагеря.

– Пять лет, минимум… – шептал кто-то в темноте.

– Отец у тебя где работал? – закончил писать Турайкин.

– Преподавал историю в институте, он профессор! Гражданин Турайкин, простите меня, я нечаянно… сам не знаю, как получилось. Мне очень стыдно! Честное слово! Разрешите, я отдам муку и… я больше не буду петь… – просил Герберт.

– Он очень голодный! – послышались голоса из темноты. – Он никогда не был вором! Зачем вы пишете?!

– Разговоры! Конвой сейчас вызову! Факт кражи государственного имущества налицо?! Налицо! А остальное он к борту волок, выбросить хотел! Он знал, что у нас муки мало! За мной проследуй! – и Турайкин полез на палубу.

– Политику шьет, – зашептались, – 58-ю могут впаять, пункт 14, контрреволюционный саботаж. Это не пять, а все пятнадцать!

Турайкин привел несчастного Герберта в каюту комсостава. Белов, Фролыч и Грач ужинали, подняли головы на стук.

– Попрошу быть свидетелями, товарищи, смотрите и слушайте! Перед вами сынок прокурора, продажного слуги латвийской буржуазии, – с места в карьер начал Турайкин, демонстрируя карман с мукой.

Герберт стоял красный, безропотно показывая муку, и невольно принюхивался к запаху каши, которую ели в кубрике.

– Сынок буржуйского прокурора и не мог поступить иначе! Если бы я случайно не увидел, он, наполнив свой карман, выбросил бы весь куль за борт, он уже начал его подтаскивать…

– Это неправда! – возмутился Герберт.

– Да-да! – почти ликующе продолжил сопровождающий. – Куль этот принадлежит команде буксира «Полярный», и я как уполномоченный обязан принять меры. Протокол готов, его должен подписать ответственный за продукты.

– От нас-то вы что хотите? – спросил Фролыч недобро.

– Чтобы вы знали…

– Мы и так все знаем, – перебил Турайкина старпом, – лучше накормите парня, чем срамить.

– Это, товарищ, вы сейчас близоруко сказали! – засверкал глазами Турайкин. – Его ждет справедливый советский суд! Вы будете свидетелями!

– Завтра! – остановил его Белов. – Завтра со всем разберемся.

Когда они вышли, Фролыч бросил ложку в кашу:

– Вот сука! Как эта мука вообще к ним попала?!

– Николюшка ему дала, сказал взаимообразно, в Сопкарге, мол, отдаст… – Грач доел свою кашу. – Я сам видел, как он его на баржу попер.

– На приманку он их ловил, тварь! Голодных! – у старпома бровь дергалась. – Как это можно, чтобы от такой гниды столько людей зависело?! Он же идиот законченный! Он их угробит!

– Нам бы, ребята, не связываться, вишь, вроде и ссыльные, а с конвоиром! Да еще колгота эта вокруг них, во всех поселках стоим. Чем-то они провинились… – Грач вытащил кисет и посматривал вокруг, где оторвать бумажку.

Наутро Турайкин пришел на камбуз к Николь:

– Здравия желаю, хотел поинтересоваться, не видели вчерашний куль? Куда делся?

– Обратно забрала, оладья стряпала.

Турайкин на секунду задумался, принюхиваясь к запаху свежих оладушек.

– Ага, хорошо, тогда подпись поставьте, – он аккуратно вытащил бумагу из портфеля.

– Что это?

– Протокол о недостаче муки!

– У кого недостача?

– У вас! Муку же украли! Тут все зафиксировано, не сомневайтесь, – Турайкин совал бумагу и химический карандаш. – Карандаш-то послюнявьте и подписывайте!

– Вы, товарищ, зачем придумываете глупости, нет у меня никакой недостачи, – она зачерпнула черпак горячего супа, подула на него, заглядывая в бумажку, и вдруг весь черпак и опрокинулся! На протокол, в портфель и на китель Турайкина.

– Уй-й-й!!! – взвопил сопровождающий уполномоченный, тряся бумагой и выскакивая из камбуза. – Ты что?!

– Вы меня простите, я тут варю суп на команду, а вы лезете… И вопросы какие-то глупые, клинья бьете, так и скажите… – Николь, валяя дурочку, выглянула наружу. – Вон уже Сопкарга, мне людей кормить, не мешайте, товарищ.

Турайкин трясущимися руками пытался стереть суп, но химический карандаш уже расплылся по бумаге. Из портфеля капало и свисала капуста. Он свирепо сдвинул брови и бросился в рубку.

– Саботаж! – распахнул дверь.

– Стоянка в Сопкарге два часа! – Белов сам стоял за штурвалом. – Прошу не опаздывать!

В поселке Турайкин, не сказав никому ни слова, первым скатился по трапу. Белов надел шинель, звезду нацепил на черный китель и отправился следом. Здесь снег уже лежал капитально и поселок выглядел чистенько, как заяц, переодевшийся к зиме. Машин в Сопкарге не водилось, дорога была укатана санками, утоптана людьми, собаками и оленями. Погода была пасмурная, но без ветра и обещала снег. Сан Саныч посматривал на небо, он шел добить этого Турайкина, прямо видел, как выведет эту тупую сволочь на чистую воду.