— Ах! Спасибо тебе, молодой человек! И если ты сможешь найти подходящего помощника юриста, я награжу тебя кругленькой суммой. Но ты ведь сохранишь наш разговор в тайне, не так ли?

— Разумеется, сэр.

— Отлично! — Рука наконец отцепилась от его рукава. — Тогда… беги по своим делам! Я занят!

— Благодарю вас, сэр. Спасибо, что нашли время поговорить со мной.

— Я всегда заботился о простых людях, — простонал Корнбери, гордо выпятив оба своих подбородка.

Мэтью сбежал вниз по лестнице, спасая свою жизнь и рассудок.

Бродвей был загроможден перевернувшейся повозкой с лесоматериалами, лошади сбились с привязи и брыкались посреди орущей, растерянной толпы.

Мэтью благополучно добрался до Нассау-Стрит, и в таверне сама Салли Алмонд сообщила ему, что Берри забрала куриный суп, который она заказывала, но в продаже не оказалось того самого яблочного эля, поэтому Берри отправили в «Трот» или в «С-Рыси-На-Галоп».

— Как хорошо, что ты вернулся! — сказала Салли в дверях, и Мэтью снова отправился в свою любимую таверну на Краун-Стрит.

Мог ли он идти еще быстрее? Похоже, нет.

Если он снова разминется с Берри, он сможет найти ее у МакКеггерса, но это явно было неподходящим местом для предложения руки и сердца. Поэтому он продолжал бежать.

Он ворвался в знакомую и всегда успокаивающую обстановку таверны «С-Рыси-На-Галоп». Первым делом он увидел там своих друзей — Еффрема Оуэлса, портного, и Израэля Брандье, серебряных дел мастера, сидящих за шахматной доской перед потрескивающим камином. Они посмотрели на Мэтью, узнали его и удивленно застыли с открытыми ртами, когда Израэль уронил на пол ладью, которую только что убил из войска Еффрема.

Пожилой, дородный, седобородый Феликс Садбери, стоявший за барной стойкой, крикнул:

— О, Мэтью Корбетт!

Молодая женщина в зимнем пальто цвета летних полевых цветов и широкополой шляпе повернулась к двери.

Это был сон. Должно быть, это был сон.

Ее ясные голубые глаза расширились. В свете свечей ее густые рыжие волосы с медными прядями блестели от здоровья.

Она улыбнулась. Промежуток между ее передними зубами никогда не был таким красивым, как и веснушки, рассыпанные по щекам и переносице. Она уронила на пол то, что держала в руках. Глиняную миску, накрытую вощеной бумагой.

Хрясь!

Глиняная миска разбилась. Из кружки вылился яблочный эль.

Бах!

Глаза Берри наполнились слезами о она прошептала то, что Мэтью запомнил на всю оставшуюся жизнь.

— Мой Мэтью!

Он не мог пошевелиться. Ноги предали его и будто приросли к полу. Но губы остались ему верны.

— Я так сильно тебя люблю! Ты выйдешь за меня замуж? — произнес он громко и страстно, чтобы его услышал весь мир.

Ответила ли она?

Оглох ли он?

Неужели потолок обрушился ему на голову? Потому что внезапно он обнаружил себя сидящим в кресле, а Еффрем подносил к его губам чашку с напитком, способным превратить зимний мороз в летний жар.

— Что? Что она сказала? — растерянно спросил Мэтью у портного.

Внезапно перед ним возникло лицо Берри — раскрасневшееся и в слезах. Она положила голову ему на плечо, он вдохнул ее божественный аромат корицы и пряных яблок — нет, нет, запах яблок, должно быть, исходил от разбитого кувшина, валявшегося на полу, но в любом случае она пахла так приятно.

Берри прошептала ему на ухо то, что сказала перед тем, как он рухнул на пол, как тряпичная кукла.

— Я так сильно тебя люблю. Да!

Он поцеловал ее. Поцелуй был долгим и страстным.

Кто начал аплодировать? Неважно, аплодисменты нарастали и превратились в ликующие возгласы.

Мэтью Корбетт вернулся домой.

***

— Я хочу услышать все, — сказала Берри, когда Еффрем ушел.

Она сидела за столом так близко к Мэтью, что они почти слились в единое целое.

Нет, не хочешь, — подумал Мэтью. Он сделал еще один глоток горячего и вкусного напитка и сказал:

— Я — мы — хорошо провели время. Но я вернулся, и это все, что имеет значение.

— А Хадсон? Где он? И Профессор Фэлл?

— Ты мне не поверишь, — ответил он. — Англичанин добровольно отправился в Испанию.

Мэтью надеялся, что Великому и его даме понравится кататься на лыжах в Швейцарии.

Он расскажет Берри столько, сколько сможет, и, может быть, когда-нибудь — намного позже — он расскажет ей все, но, опять же… скорее всего, нет.

Что рассказать насчет Профессора? Что бывший криминальный авторитет стал защитником добродетели, пусть и продолжал убивать? Немыслимо.

А правильно ли будет скрывать от нее то, что произошло на маяке? Он мог бы рассказать об этом преподобному Фенкларену, потому что не мог носить это в себе слишком долго. Это была своего рода проблема колоссальных масштабов.

Со временем, после еще нескольких поцелуев, Мэтью решил, что ему действительно нужно зайти в дом номер семь по Стоун-Стрит и посмотреть, нет ли там Кэтрин Герральд или Минкс Каттер. Ему нужно было доложить о местонахождении Хадсона.

Бедный больной и страдающий Эштон МакКеггерс не был забыт. Берри взяла второй кувшин эля, и Мэтью пошел с ней к Салли Алмонд за еще одной тарелкой супа. Затем, пообещав, что он, Берри и Мармадьюк придут на ужин в следующий вечер, Мэтью проводил свою невесту до ратуши, они поцеловались и снова обнялись перед памятником правлению королевы Анны.

В хорошо знакомом ему помещении наверху лестницы он увидел мадам Герральд, которая сидела за столом и просматривала какие-то бумаги. В ее жизни произошло новое событие: она стала носить очки.

При виде Мэтью она тут же встала, одетая, как всегда, по моде, в платье королевского синего оттенка с более светлыми оборками на воротнике и манжетах. Ее длинные седые волосы были собраны несколькими медными заколками. Она обняла его, и ее хватка оказалась такой сильной, что Мэтью почти перепутал ее с Хадсоном Грейтхаузом.

Когда он сообщил ей о решении Хадсона, ее изумление усилилось в несколько крат. Еще больше она удивилась, услышав о Профессоре Фэлле и его кончине. Мэтью предупредил, что в этой истории гораздо больше подробностей, но он прибережет их для следующего отчета.

Вечно дерущиеся призраки дома номер семь по Стоун-Стрит, казалось, обрадовались его возвращению, потому что раздался звук призрачного удара, за которым последовало приглушенное ворчание, а затем они прекратили свои вечные кулачные бои, чтобы послушать, что он хочет сказать.

— Мэтью, я так рада, что ты здесь. Слава Богу! — сказала