– Было много народу, – сказал Шариф. – К сожалению, мы с ней так и не познакомились. Кажется, я видел, как ее привезли домой месяц назад, а с неделю назад за ней приезжала «скорая». Должно быть, увозили в хоспис.

– Да, наверное… Странно. У них четверо детей, но, кажется, сыновья не приехали. Только дочери. Уж не знаю, что там у них стряслось. Старшая, уже женщина средних лет, у нее четверо или пятеро детей, ну и вторая, много моложе, стеснительная очень, – уж и расстроенная была.

– Один из сыновей приезжал. Как я понимаю, младший.

– Ну ладно. В любом случае хорошо, что вы попрощались с Селией, хотя, по мне, этот Хилари ей житья не давал. Высокомерный, сварливый. С коротышками всегда так, по мне. Сосед-то хоть из него сносный?

– О весьма и весьма… – сказал Шариф и был таков.

Раджа и Омит снова вернулись к спору, который длился уже много недель. Работающий телевизор ужасно шумел, но мальчишки не обращали на него внимания.

– Ну вот как пользоваться лабиринтом, который придумали за тебя? – возмущался Омит. – Изменить ты в нем ничего не можешь. Ходишь и ходишь. Примерно за неделю ты разбираешься, что к чему, и потом легко добираешься до пятнадцатого уровня, просто исключив все глупые ошибки.

– Да кому нужно делать лабиринты, время на это тратить? – сказал Раджа.

– Так ты же не только для себя, – возразил Омит. – Если, скажем… слушай, а тот японец, который их делает, что, если он какой-нибудь отвергнет, а мне именно такой больше понравится? Его же нет, так?

– А мама где? – спросил Шариф.

Отец сто раз слышал, как сыновья обсуждают любимую, но жутко бесившую их игру, постоянно решая, как бы ее улучшить. Он столько о ней слышал, но все еще понятия не имел, как в нее играть: что-то вроде «лабиринт и игрок, а за ним гонятся четверо».

– Ушла.

Но куда именно, они не знали. Когда через десять минут Назия вернулась, оказалось, что отлучалась она в «Маркс энд Спенсер» купить новое белье своим мальчишкам, как делала ежегодно. Каждый раз она покупала мужу и сыновьям по шесть пар трусов, перед этим окинув критическим взором ящики комода и выбросив по шесть пар самых заношенных.

Итого: шесть пар новых белых плавок для Шарифа, который носил такое белье с шестидесятых; шесть пар синих трусов для Омита и, как повелось с недавних пор, шесть пар черных боксерских шортиков для Раджи.

– Думаю, может, хоть на ужин его позвать, – сказала Назия, выдав покупки и выслушав все восклицания на их счет. – Мне не нравится, что его бросили одного. Дети приезжали на похороны и снова разъехались.

– А старший сын и вовсе не приехал, – заметил Шариф.

– Ужасно… – вздохнула она. – Надо бы послать ему записку: он может приходить на ужин в любое удобное время. Не вижу, что тут смешного, Раджа.

– Я смеюсь над Омитовыми трусами. Он в них как семидесятилетний профессор инженерного дела.

– Вполне симпатичные и ему подходят, – парировала мать. – К тому же твоему отцу не семьдесят. И да, когда доктор Спинстер придет на ужин, смеяться или драться нельзя. Иначе кое у кого будут большие неприятности.

Шариф молчал. Он обдумывал недавнее открытие: оказывается, вовсе не обязательно беречь связи с людьми и можно легко расставаться с ними. А надо ли было встречаться? Десять лет он подстригался в крошечной, на четыре кресла, парикмахерской в Хиллсборо. Работали в ней три брата, греки-киприоты, и их кузен; они приехали после раздела Кипра, потеряв дом и землю в северной части острова после вторжения турок. Когда думаешь о том, что тарелки с едой так и остались на столе – мать успела забрать только детей и немного одежды, надеясь вернуться через пару дней и все убрать, – становится не по себе, признавался парикмахер Томми. Большей частью все случилось двадцать лет назад. Шариф ходил к ним уже десяток лет, хотя это означало соглашаться на насмешки и оскорбления Ника и Джорджа, старших братьев.

– У тебя ж там тысячи голодающих родственников, так? («Там» – это в Бангладеш.) У-у, блин, ну и бардак! Ну что, Томми, засранец, как сегодня будешь стричь Магараджу Фаунтлероя?

– Следи за своим гребаным языком, ублюдок, пока мы устроим в кресле гребаного туземного князька! – ругался Ник.

С год назад Шариф сделал большую ошибку: попросил не сквернословить в его присутствии: когда над твоей головой разносятся потоки брани – неприятно. Честно говоря, порой прическа, с которой он возвращался, бывала получше той, с какой он пересекал порог заведения.

Как-то раз, входя, он сказал себе: если Джордж три раза обругает меня, всего трижды, уйду и больше не вернусь. Так он и сделал. Как по заказу, в тот день Джордж особенно злобился: что-то там про команду, за которую он болел. «Шеффилд Юнайтед» в среду помог ему, вчистую запоров матч с «Лестер-Сити» на выходных. «Вашу мать, четыре: один! А вот, скажем, нашему черномазому другу на это насрать». Шариф в ответ блаженно заулыбался: ругань отскочила от него. Кажется, Томми о чем-то догадался: виновато улыбнувшись, он похлопал его по спине. Попрощался Шариф так, точно через месяц снова собирался зайти. Сел в машину, вернулся домой и посмотрелся в зеркало на подъездной дорожке. Что ж, надо признать – подстригли его прескверно. Больше он туда не ходил. Наверное, братья это заметили – а может, и нет.

И вообще: что-то слишком много мы печемся о том, чтобы здороваться и прощаться. Обязательства. Чтобы понять, что к Томми и ему подобным можно не возвращаться, ему понадобилось десять лет. А тут Назия озаботилась обязательствами и хлопотами ради соседа. Шарифу это показалось ненужным.

– Может, лучше вообще с ним не общаться, – сказал он наконец.

– Ты о чем? – поразилась Назия. – Он – наш сосед. Мы с ним знакомы.

– И что? – возразил Шариф. – Ну, поздороваемся, если случится одновременно выходить из машины. Быть дружелюбным не значит дружить. Он старик. У него недавно умерла жена. Что же теперь – раз мы начали отмечать Рождество, обязательно звать и его тоже?

– Он спас мне жизнь, – сказал Раджа. – Смотрите! – Он оттянул ворот майки. – Вот. Я всегда буду помнить об этом. Если бы не он, вы бы уже плакали на моей могиле.

– Да не умер бы ты! – возмутился Омит. – Зачем ты каждый раз об этом вспоминаешь?

– Просто будем дружелюбными, – произнес Шариф. – Его даже собственные дети не любят. Еле дождались, когда закончатся похороны.

– Ну да, он не позвал нас на похороны, – сказала Назия. – Но надо попытаться, я так думаю. Захочет – придет, не захочет – будем знать, что хотя бы попытались.

– Попытались! – воскликнул Шариф. – Сколько жизней отравлено этими «попытками!» Он – пожилой английский врач! Он наш сосед! У нас еще одни есть, Клайв и Дженнифер Индийские! Может, заодно и их позвать? И их жутких детишек?

– Ну, они не особенно-то дружелюбные, – парировала Назия.

Клайв сказал, что они ездили в отпуск в Индию, и пошел восвояси. А Дженнифер вообще промолчала. Есть такие, но ведь есть и дружелюбные. Доктор Спинстер недавно потерял жену, один в большом пустом доме. Позвать его на обычный семейный ужин в будний день – по-дружески и по-соседски.