Мои мысли погрузились в более темные области, и я почувствовала жар в животе, который грозился сжечь меня изнутри. Я была слишком близко к нему. Наши руки лежали совсем рядом, что даже одно крошечное движение позволило бы переплести пальцы. Стоило мне чуть повернуться, и я уже могла поцеловать его губы.

Но я не сделала ни того ни другого, понимая, что мне нужно быстро отвлечься, чтобы не впасть в безумие на месте.

– Я должна сегодня уйти на час пораньше, – тихо сказала, слегка повернув голову к Томасу, чтобы он лучше меня слышал.

– Что вы собираетесь делать? – в самом деле спросил он, и я не могла оценить из-за тихого голоса, действительно ли это его интересовало.

На мгновение я задумалась, стоит ли рассказывать ему о Генри и его горе. Но я отказалась от этой идеи. В конце концов, это был секрет, а Томас бы в любом случае просто посмеялся надо мной, если бы я рассказала ему, что именно я пыталась помочь двум людям в их любви.

– Семейные обстоятельства, – все же описала я проблему, и Томас весело фыркнул позади меня.

Я, конечно, не видела его лица и поэтому только догадывалась, что он думает по этому поводу.

– Вы сидите со мной в шкафу, Анимант, – произнес Томас и тихо засмеялся. – Я думаю, что в долгу перед вами.

Хотя все было так сюрреалистично и грозило погрузить мои внутренности в хаос, меня все равно заставило улыбнуться то, что он произнес мое имя. Он часто делал это в последнее время. Но я редко находила возможность насладиться этим.

– Это действительно так, Томас, – откликнулась я, было так непривычно называть его по имени. Непривычно, но хорошо. Интимно. А в животе еще больше затрепетало.

Моя спина болела, шею медленно сводило судорогами из-за неестественной позы, которую я ей навязала, и я гадала, как долго мы, вероятно, еще здесь пробудем. Но к сожалению, я знала, что мисс Брэндон-Уелдерсон очень упрямый человек и наверняка проведет несколько минут перед кабинетом, прежде чем будет вынуждена уйти.

Но так я вряд ли долго выдержу, и, недолго думая, я решила, что пусть будет так. Я просто позволила себе опуститься обратно, к груди Томаса, и положила голову на его плечо, чтобы в ближайшее время мне было хоть немного удобнее.

Какое теперь это имело значение?

Но как только я прислонилась к нему, то сразу почувствовала, что это все-таки имело значение. До этого мы были двумя людьми в шкафу. Теперь мы были двумя людьми в шкафу, которые были очень близки друг другу.

Я почувствовала, как что-то изменилось в атмосфере между нами, как руки, державшие меня за талию, стали объятиями, как неуверенность стала знакомой. Я слышала сердцебиение Томаса, которое участилось так же, как и мое собственное, закрыла глаза, когда его рука легко переместилась на мой бок, и боялась упасть в обморок, когда он прислонился щекой к моей голове.

А потом внезапно это пронеслось в моей голове, как молния. Прошлый четверг, в карете. Воспоминание накрыло меня, взбудоражило, заставило думать обо всем одновременно.

Мы сидели рядом. Я прислонилась к нему, и он придерживал меня. Его щека на моей макушке, его рука на моем боку. И он сказал мне, что он не рыцарь, что не может быть вежливым и обаятельным и что поэтому он никогда не удовлетворит меня.

Во рту было так сухо, что я едва могла сглотнуть, и я уже не знала, чему теперь верить. Была ли другая возможность истолковать это иначе, чем то, что Томас Рид любил меня? Разве это не должно было быть так?

Мое кровообращение немного нарушилось, и я почувствовала, что нахожусь в свободном падении.

Все во мне было в смятении, мое сердце, мой разум, мое тело и моя душа. И я больше ничего не хотела так сильно, чтобы увериться в этом.

Томас любил меня, и я собралась с духом. Я высвободила руку из ткани своей юбки, в которую до этого крепко вцепилась, подтянула ее к себе и очень медленно переплела свои пальцы с теплыми пальцами Томаса.

Мы словно сидели в этом шкафу целую вечность, и все же снова слишком мало. Мы молчали, едва двигались, и я прислушивалась к стуку своего сердца. Томас держал меня, он оставил наши пальцы переплетенными, и я наслаждалась нашей близостью.

Снаружи снова постучали в дверь, а потом еще, в последний раз. После этого стало тихо, и через некоторое время мы поняли, что мисс Брэндон-Уелдерсон, вероятно, ушла.

Мы могли бы просто встать, оставить позади душный, горячий воздух в шкафу и наконец-то снова вытянуть ноги. Но мы замерли в нерешительности, кто из нас двоих сделает первый шаг к разрушению интимности.

Я молчала, делая вид, что не знаю, что уже пора, и старательно пыталась сохранить в себе те чувства, которые меня взволновали. Учащенное сердцебиение, трепетание в животе, прекрасное ощущение рук Томаса, одна на моем боку, другая – переплетена с моей.

Но тут Томас пошевелился, и я поняла, что сейчас все закончится. Он очень медленно высвободил свою руку, приглушенно кашлянул и толкнул дверцу шкафа.

Мгновение прошло, и вместе с прохладным свежим воздухом на нас хлынула и реальность. А реальность заключалась в том, что я сидела в шкафу на коленях мужчины.

Я почувствовала, как во мне поднимается смущение, мои щеки залились краской, я схватилась за стенку шкафа, чтобы подняться на ноги и выйти в комнату.

Мои ноги совсем онемели, но тут же их начало ужасно покалывать, когда я выпрямилась. Я сделала два шага на нетвердых ногах, держась за письменный стол и стараясь ни при каких обстоятельствах не смотреть на Томаса, который тоже вылез из шкафа и поправлял рубашку и жилет.

К счастью, нас никто не видел. Я даже представить себе не могла, какой это будет позор, если мой дядя когда-нибудь узнает об этом. Или, не дай бог, мой отец!

Мысленно я вдохнула и выдохнула, а затем сказала себе, что это, в конце концов, не моя идея. Я громко и ясно сказала, что добровольно не полезу в этот шкаф, я этого и не сделала.

Меня заставили. Томас схватил и затащил меня. И хотя мое моральное чувство не могло этого одобрить, это было замечательно.

Мне было холодно здесь, в продуваемом сквозняком кабинете, мне не хватало тепла Томаса и чувства защищенности, которое он дал мне там, в шкафу.

– С вами все в порядке? – спросил Томас, подойдя ко мне, и я только подняла на него глаза. Он посмотрел на меня, его взгляд был в равной степени растерян и взволнован. Его волосы были спутаны, руки слишком далеко, а губы обладали магическим притяжением, которое заставляло меня смотреть на них снова и снова.

Но я взяла себя в руки. В конце концов, последние минуты были довольно волнующими.

– Да, – ответила я, и мой голос был очень тонким, что было совершенно неудивительным. – У меня просто затекли ноги, – сообщила я ему, и Томас криво улыбнулся.