– Иногда очень. Иногда просто невыносимо. Я до сих пор вспоминаю некоторые его фразы или мне кажется, что я слышу его смех… Или, когда со мной случается что-то забавное, мне хочется сказать: «Вот, а Полло сказал бы это или отпустил бы такую шуточку», или: «А вот этого перца Полло уже бы поколотил!»

– Ну, это уж наверняка.

Девушка в выцветшем небесно-голубом фартуке, с распущенными светлыми волосами и пирсингом в правой ноздре ставит на стол заказанные блюда.

– Картошка, запеченная в фольге. Кому?

– Мне.

Паллина поднимает руку и берет заказ. Официантка ставит перед Баби блюдо с авокадо по-датски – с начинкой из сливочного йогурта, креветок и укропа – и уходит.

Паллина еще больше отгибает фольгу, в которой запечена картошка, и поливает ее йогуртовым соусом.

– Знаешь, я должна сказать тебе одну вещь. Я тут кое с кем встречаюсь.

Баби удивлена.

– Да ладно. Я его знаю?

Паллина, улыбаясь, кивает.

– С кем-то из «Будокана»?

Паллина снова кивает и улыбается еще шире.

– Неужели? Не может быть… Не могу даже представить, с кем.

Баби немного думает, а потом, словно догадавшись, бросает на Паллину быстрый взгляд.

– Да ладно. Ты надо мной смеешься?

Паллина хохочет.

– Думаешь, смеюсь? Конечно же, нет.

Баби снова задумывается.

– Так… Но это же не Сицилиец, правда?

– Правда.

– Потому что хотя он и был очень милым, но его девушки всегда были деревня деревней, невозможно накрашенные, в трусиках, выглядываюших из-под джинсов. Это не про тебя – или на самом деле ты как раз такая и одеваешься прилично только для меня.

– Нет, это не он.

– Ну тогда мне уже никто не приходит в голову, потому что, кроме него, все были отвратительные, грязные и злые.

– Ладно, я скажу, а то ты никогда не угадаешь. Я встречаюсь с Банни.

– С Банни? Да не может быть, это невозможно. Паллина! Но он же такой мерзкий, просто страх. Я запомнила его таким грязным, вонючим…

– То же самое сказал и Стэп.

– Ты ему об этом сказала? И как он это воспринял?

– Вначале – ужасно, хотя и не показывал виду. А ты знаешь, каким он стал, нет?

– Ну…

(«Еще бы мне не знать», – хотела бы сказать Баби, но сдерживается.)

– Так вот представь: мне пришлось устроить вечеринку и пригласить всех из «Будокана», чтобы Банни и Стэп встретились и чтобы получить его благословение. Мне этого совсем не хотелось, я убирала в квартире два дня подряд, но Стэп оказался очень милым. – Тут Паллина останавливается, внезапно догадавшись, что, может быть, сказала что-то не то. – Извини, если что не так.

Баби смотрит на нее с любопытством.

– Почему?

– Ну, я не подумала, может, тебе совсем не хочется говорить о Стэпе, может, тебе это неприятно.

Баби ей улыбается.

– Нет, ничего, не волнуйся.

– Так вот я говорила, что он оказался очень милым, с ним мне было спокойно, и не было ощущения, что я поступила плохо, «подцепив» другого из той же самой компании и тем самым оскорбив память его большого друга.

– Со Стэпом, когда он хочет, ощущаешь себя… в трех метрах над уровнем неба.

Паллина смеется.

– Вот именно, умница, так оно и было.

И они снова едят, пьют пиво, смеются и шутят.

– Короче говоря, неужели Банни так изменился?

– Очень! Он стал другим, ты бы его не узнала, серьезно, я не вру. Знаешь, некоторые парни из «Будокана» стали хуже, другие остались прежними, а двое стали явно лучше: Банни и Скелло.

– Даже Скелло? Не может быть, он говорил, рыгая.

– Ну, от этого он так, к сожалению, и не избавился. Рыгает, даже когда общается с хорошенькой девушкой. Думаю, что это, так сказать, заводской брак…

– Ужасно.

Паллина отпивает немного пива, но потом резко останавливается и ставит стакан, словно внезапно что-то вспомнив.

– Ах, да, погоди, погоди, там и еще кое-кто очень сильно изменился.

– Кто же?

– Стэп! – Эти слова застают Баби врасплох, но Паллина продолжает: – Ты не поверишь, но он похудел, у него уже нет той груды мышц, он не носит тех курток, которые были у него, как у Полло, одевается элегантно и, что самое удивительное, ведет себя совсем по-другому: он стал более спокойным, выдержанным… Короче говоря, тебе стоило бы его увидеть.

Паллина снова берет стакан и начинает пить.

Баби ей улыбается:

– Но я его уже видела.

Паллина чуть не поперхнулась. Она вытирает струйки пива, которые пролились ей на подбородок после такой новости.

– Как это видела? А когда? Давно или недавно? Но он мне ничего не сказал… Вы куда-то ходили? Где-то были? Вы целовались? Ссорились? Нет-нет, погоди, он, наверное, этого и не знает: ты его выследила: ты его видела, а он тебя – нет.

– Подожди, подожди, успокойся!

Прошло столько лет, но Паллина осталась все той же, с ее восторженностью, в плохом и в хорошем; она, как река во время разлива. Но именно это Баби в ней и любит.

– Сейчас я тебе расскажу. Но если он тебе этого не сказал, то это значит, что ты никогда этого не слышала, ясно?

– Яснее некуда.

– Поклянись, что ничего не скажешь.

– Клянусь.

– Учти: если ты что-нибудь скажешь, то поставишь его в неловкое положение. А если у него вдруг снова появилось ко мне какое-то доверие, то он утратит это доверие уже навсегда.

– Я знаю.

– Тогда я, наверное, умру. Потому что теперь он для меня, вместе с моим сыном, – самое главное в жизни.

Паллина по-настоящему удивлена. Она ошеломлена и взволнована, увидев, как сильна любовь, которую Баби испытывает к нему до сих пор. Ведь она же сказала: «вместе с моим сыном, – самое главное в жизни». «Вместе с моим сыном», а не «после моего сына». Наравне с ним.

Паллина глубоко вздыхает и жестом останавливает Баби:

– Подожди.

– Что такое?

– Мне во что бы то ни стало нужна одна вещь.

Паллина поднимает руку:

– Будьте добры…

Увидев ее, к столику подходит высокая красивая официантка-шведка.

– Вы не могли бы принести мне морковный торт? – Паллина указывает на упоминание о нем на грифельной доске.

– Да, конечно.