ему о своей беременности, а заодно о том, как Снефрид предсказала им прекрасного сына, и этом тоже объясняется его веселый вид.

Еще через несколько дней Снефрид пришлось поплакать: ее спутники собрались в обратный путь. Она обняла их всех – Асварда, Кетиля, Хлёдвира, Лейви.

– Так не хочется тебя здесь оставлять! – Кетиль сам почти прослезился. – Может, поедешь с нами обратно? Ты нам стала как дочь! То есть нам с Асвардом. А кое-кому… – Он покосился на Хлёдвира.

– Может, передумаешь? – в десятый раз спросил Хлёдвир, необычайно мрачный.

– Нет, я не могу. – У Снефрид щемило сердце, но она оставалась непреклонной. – Ты и без меня будешь счастлив.

Если знакомство со Снефрид научило Хлёдвира хоть немного доверять женщинам, то в следующей женитьбе ему наверняка повезет больше.

– Если ты передумаешь и захочешь вернуться – через год я снова приеду за тобой!

– Через год меня тут не будет, – мягко заверила Снефрид.

Хлёдвир не хотел ей верить, уповая на неверность Ульвара, но Снефрид знала: уехав из Хольмгарда дальше на восток, она больше сюда не вернется. Какова бы ни была ее судьба, она ждет ее там, на самой границе Утгарда.

* * *

Трудно было в это поверить, но однажды утром служанки, ходившие доить коров, пришли назад, держа свои грубые накидки над головами, и рассказали, что снаружи идет снег. Снефрид отперла большой ларь, привезенный из Оленьих Полян, и вытащила синюю шубу на лисе, с отделкой из цветной тесьмы – наследство тетки Хравнхильд. На днях русы Хольмгарда отметили начало зимы, а первый снегопад означал приход зимы и для словен. Снефрид уже запомнила несколько десятков славянских слов – в основном услышанных от Вито, ее свекрови и прочих домочадцев Свенельда. Хотя сам он говорил, что это ей не пригодится: в Силверволле есть русь и меря, но славян нет, дальше Мологи их селения не заходят. Хотя именно словенам выходцы из Северных Стран были обязаны своим здешним прозванием: старое северное выражение «ротс карл» – «люди проливов» – в славянском языке с годами стало звучать как «русь».

Зима! Надев шубу и накинув большой платок поверх шерстяного зеленого чепчика, Снефрид вышла во двор и стала смотреть, как падает снег. Приход зимы, которой она так долго ждала, обещал ей новую дорогу, хотя ожидание еще не закончилось. Почти два месяца пройдет, прежде чем настанет «новый йоль» – солоноворот, самые длинные ночи, которые русь приучилась праздновать заодно со словенами, и только потом Свенельд и Велерад с дружиной отправятся в долгий путь по рекам на восток – в Мерямаа.

Из разговоров с женщинами Свенельдовой семьи – кроме матери братьев, Радонеги, и Вито, там была еще Илетай, мерянская жена Велерада, тоже, впрочем, хорошо говорившая на русском языке, – Снефрид знала, что Вито жаждет удержать мужа на эту зиму дома. Ее время рожать должно было наступить в самом конце зимы, но дружина из Мерямаа не всегда успевала вернуться к этому сроку. Сбор дани в такой дали, среди иноплеменников, был делом нелегким: могли случиться всякие дорожные превратности или раздоры. Тем более не стоило ждать спокойной жизни сейчас, когда ссора русов с хазарами произвела потрясения по всему обитаемому миру. Вито страдала от мысли, что во время родов мужа не будет дома. А если она умрет – они больше никогда и не увидятся! Но здесь Свенельд был не властен что-либо изменить: именно ради сложности нынешнего положения дел он был нужен в Мерямаа, со всей его славой, удачей, решимостью и упорством.

Однажды Вито явилась в женский покой Сванхейд довольно рано, едва как следует рассвело. Щеки ее были румяны, глаза горели. Под широкой теплой одеждой беременности еще было не заметно, и только круги под глазами намекали на положение этой молодой, свежей женщины.

– Я видела цветок! – возбужденно доложила она Ульвхильд, своей давней подруге. – Расцвела моя яблоня!

– Что ты несешь? – с ласковой снисходительностью ответила Ульвхильд. – Яблони не цветут под снегом.

– А моя расцвела! Я уже Свену показала! Пойдем, ты тоже посмотри!

– Ну-ка, что там за чудо? – полюбопытствовала Сванхейд.

Королева была в простой шубе на белках, в которой хлопотала по хозяйству в зимнее время, и сейчас вернулась из коровника. Вчетвером они отправились за ворота – Свенельд жил вне стен Хольмгарда. За время сарацинского похода его отец, Альмунд, построил двор для двоих старших сыновей, ожидая, что по возвращении они женятся. Старший, Годред, успел пожить на новом дворе совсем немного и жены не привел, и теперь Вито, в ее пятнадцать лет, была там единственной полновластной хозяйкой. Под ее началом находилась челядь, скотина, припасы, весь ход домашних дел хирдманов и их жен из числа местных словенок. Снефрид дивилась, как Вито, такая молоденькая и неопытная, справляется с таким большим хозяйством, пока не познакомилась с Мамалаем – шустрым, разговорчивым стариком булгарином, бывшим купцом, который был у Свенельда управителем.

Вито привела всех на огород, уже пустой, где среди мерзлых гряд валялись жухлые остатки ботвы. У жердевой ограды она весной посадила молоденькую яблоню, причем не ради будущих яблок. В этой яблоне Вито видела святыню, нечто вроде залога благосклонности богинь: по праздникам она выливала близ яблони мед и молоко, подкладывала к корням яйца и хлеб, а на тонкие ветки осторожно привязывала узкие ленточки цветного шелка.

Ее жертвы не остались без ответа. На верхушке яблони сиял, словно звезда, одинокий бело-розовый цветок. Женщины заахали, разглядывая его со всех сторон, будто невиданное диво – да и кто же видел, чтобы яблони расцветали под первым снегом?

– И сегодня утром он зашевелился! – стоя возле яблони, с торжеством объявила Вито и показала на свой живот. – Его душа пришла!

– Так это знак! – Снефрид кивнула на цветок. – Богини послали его вместе с душой для ребенка.

– Истинно! – подтвердила сияющая от радости Вито.

Женщины Хольмгарда весь день толковали про это дивное происшествие и бегали смотреть цветок, пока он не замерз и не сгинул. Вечером, когда в женском покое Сванхейд собрались прясть, стали наперебой рассказывать разные сны и приметы, связанные с яблонями и яблоками. Такие сборища, называемые «супредки», были здесь в обычае – это не Свеаланд, где не пойдешь в одиночку, в темноте ранней зимы, за целый роздых, а то и два, до ближайшего хутора, чтобы прясть заодно с соседками. Снефрид уже запомнила это слово – «супредки». Она запомнила и само слово «прясть», но ей все казалось, что «су-предки» связано со словом «предки», то есть работа по вытягиванию нитей – это служба праматерям-альвам и богиням Асгарда.