В словах ее звучали крупицы истины, и целую минуту я раздумывал, но затем снова затряс головой.

– Послушай, я знаю, что для тебя значит эта возможность. И понимаю, насколько это поможет тебе убедить управление…

Я немедленно заткнулся, когда ее кулак больно врезался мне в плечо.

– Чтоб тебя черти взяли, Джон, не смей оскорблять меня! Неужели ты всерьез считаешь, что я это делаю во имя погони за призрачным шансом? Я занимаюсь этим только потому, что мне хочется когда-нибудь снова спать спокойно. Или ты все забыл после своих прогулок в портовых кварталах? – Она подскочила к столу Маркуса и схватила несколько фотографических карточек. – Помнишь вот это, Джон? – Я глянул лишь мельком – я знал, что она держит в руках снимки с различных мест преступлений. – Неужели ты правда считаешь, что если сейчас все бросишь, то сможешь спокойно спать? А что будет, когда он прикончит еще одного ребенка? Каково тебе будет тогда?

– Сара, – взвыл я. – Я говорю не о том, чего бы мне хотелось! Я говорю о том, что сейчас практично.

– Очень практично – развернуться и уйти! – в сердцах крикнула она. – Крайцлера я могу понять – у него нет выбора, ему нанесли рану гораздо глубже, чем можно стерпеть, и по-другому он реагировать не может. Но это он, Джон. А это – мы. И мы можем и должны продолжать!

Перестав наконец размахивать руками, Сара несколько раз глубоко вздохнула, оправила платье, прошла по комнате и указала мне на правую зону грифельной доски.

– Вот как я это вижу, – ровно сказала она. – На подготовку у нас есть три недели. Дорога каждая минута.

– Три недели? – удивился я. – Почему?

Она подошла к столу Крайцлера и взяла нетолстую книжицу с крестом на обложке.

– Христианский календарь, – сказала она, показав ее мне. – Вам, я полагаю, удалось выяснить, почему он ему следует?

– Похоже на то, – пожал плечами я. – Виктор Дьюри был священником. Логично предположить… что… – Я попытался найти подходящее определение, но в итоге промямлил нечто похожее на Крайцлерово: – Уклад жизни в их доме, семейные традиции – всё, естественно, с ним совпадало.

Сара позволила себе легкую улыбку:

– Вот видишь, Джон? Ты был не так уж неправ, когда предполагал участие священника.

– Но есть и кое-что еще, – продолжал я, стараясь в точности припомнить ход нашей беседы с Адамом Дьюри, когда мы уже уезжали с его фермы. – Преподобный Дьюри питал особую слабость к праздникам – всякий раз готовил к ним особенно проникновенные проповеди. Но вот его жена… – Собираясь с мыслями, я некоторое время медленно постукивал пальцем по столу. Затем, осознав важность этого соображения, резко поднял голову. – Именно его жена была главной мучительницей Яфета. Так сказал его брат. И самые страшные кары обрушивались на них именно в дни праздников.

Сару, судя по виду, это удовлетворило:

– Помнишь, как мы говорили, что убийца ненавидит лживость и лицемерие? Так вот, если отец проповедовал одно, а дома в то же время…

– Да, – пробормотал я. – Действительно.

Сара медленно вернулась к доске, а затем совершила поразительную вещь: взяла мелок и, не раздумывая, записала на левой ее части все, что я сказал. Ее почерк совсем не походил на аккуратные буквы Крайцлера, но в остальном выглядел вполне уместно.

– Он реагирует на циклический эмоциональный кризис, изводивший его всю жизнь, – уверенно произнесла Сара, откладывая мелок. – Иногда обострения настолько сильны, что приходится убивать. И то, которое случится через три недели, может быть худшим.

– Допустим, – согласился я. – Но я не помню значимых святых дней в конце июня.

– Значимых далеко не для всех, – поправила меня Сара, открывая календарь. – А вот для него…

Она протянула мне раскрытую книгу, я скользнул взглядом по странице и увидел дату: «Воскресенье, 21 июля – Иоанн Креститель». Глаза мои застыли.

– Большинство церквей уже не отмечают этот день, – тихо сказала Сара. – Но…

– Иоанн Креститель… – прошептал я. – Вода!

– Вода, – кивнула Сара.

– Бичем, – все так же шепотом продолжил я, внезапно проведя параллель, хоть и непрямую, но явную. – Джон Бичем…

– О чем ты? – переспросила Сара. – Единственного Бичема, которого я смогла обнаружить в Нью-Полсе, звали Джорджем.

Теперь настал мой черед подойти к доске и взяться за мелок. Постучав им по квадрату, обозначенному ФОРМУЮЩЕЕ НАСИЛИЕ И/ИЛИ СЕКСУАЛЬНОЕ ДОМОГАТЕЛЬСТВО, я начал сбивчиво объяснять:

– Когда Яфету Дьюри исполнилось одиннадцать, на него напал… изнасиловал… человек, работавший с его братом. Человек, которого он считал своим другом, человек, которому доверял. Этого человека звали Джордж Бичем. – При этом имени Сара слабо вскрикнула и поднесла руку ко рту. – Теперь, если Яфет Дьюри после всех убийств действительно берет себе фамилию Бичем, чтобы начать новую жизнь…

– Разумеется, – сказал Сара. – Он сам становится мучителем.

Я энергично кивнул:

– И в таком случае – почему именно Джон?

– Иоанн! – воскликнула Сара. – Очиститель!

Я хохотнул и сделал пометки в соответствующих участках доски.

– Это, конечно, пока лишь домыслы, но…

– Джон, – сказала Сара, аккуратно осаживая меня. – Вся эта доска – один сплошной домысел. Но тем не менее это работает. – Я отложил мелок и, обернувшись, увидел, что она просто сияет. – Теперь видишь, да? Мы должны сделать это, Джон, – мы просто обязаны двигаться дальше!

И, разумеется, мы двинулись дальше.

Так начались самые тяжелые и невообразимые двадцать дней моей жизни. Зная, что Айзексоны не смогут вернуться в Нью-Йорк раньше вечера среды, мы с Сарой взвалили на себя задачу истолковать и записать все данные, которые собрали за неделю, чтобы детектив-сержанты быстрее вошли в курс дела. Следующие несколько дней мы провели вдвоем в штаб-квартире, размышляя над фактами и – на менее очевидном уровне, который боялись признать сами, – стараясь воссоздать тот дух, что раньше царил в этих стенах, чтобы отсутствие Крайцлера не казалось таким невосполнимым. Все, что так или иначе было связано с Ласло, само по себе исчезло или расползлось по укромным местечкам, а стол его задвинули в угол, чтобы оставшиеся можно было вновь составить кругом – разумеется, меньшим, но мне хотелось бы называть его тесным. Ни мне, ни ей эти перестановки не приносили удовольствия, но нам, по крайней мере, удалось не впасть в уныние. И, как всегда, главнейшим для нас оставалась собранность: пока мы сосредоточивались на двух основных целях – предотвращении очередного убийства и поимке убийцы, – мы понимали, что без труда справимся с самым болезненным и запутанным в этом переходном периоде.