– К тому же ты был на свидании с Джульеттой, такое невозможно не заметить. Так что я абсолютно с тобой согласна – тебе показалось это, ведь ты так глубоко увлечён маленькой глупышкой, – и хотелось бы сказать всё равнодушно, но злость и язвительное замечание, которым я желаю ударить его изнутри, причинив хотя бы какую-то боль, буквально разъедает меня изнутри. Даже рука сильнее сжимает ножку бокала, когда я делаю глоток, насыщая кровь допингом для продолжения разговора.

– Если бы я не знал тебя, то принял бы это за ревность, Мира, – нагло усмехается он.

– Ты меня и не знаешь, – фыркаю я.

– Прекрасно научился понимать, когда ты борешься с собой. В такие моменты ты приплетаешь моментально Флор, чтобы меня уязвить или уличить в преступлении. Я понимаю, прекрасно понимаю тебя, потому что тоже до сих пор не верю в происходящее и боролся с собой весь день.

– Ты рехнулся. Нет, ты, правда, рехнулся. Взял на себя слишком много, Рафаэль. Это ты пришёл сюда ко мне, нарушил моё уединение, оскорбил роскошное шампанское, и делаешь вид, словно изучил меня досконально! – Возмущённо шиплю я.

– Я не делаю вид, я…

– Мне плевать. Что ты здесь сидишь, раз так сильно волнуешься за неподобающее употребление имени твоей Джульетты? Зачем ты пришёл в мою спальню, раз так прекрасно развлекался с ней? Ты… ты просто невозможный лжец, но ничего от меня не добьёшься. Ничего, понял? Ты…

Замолкаю, когда до меня доносится его смех. Нет, серьёзно, Рафаэль смеётся, и не издевательски, а слишком радостно, когда я…я же уже была готова выплеснуть ему в лицо шампанское, ударить его и ещё что-то, только не помню. Мысли вылетают из головы, одна за другой, пока мои губы непроизвольно приоткрываются от такой реакции. Я даже не понимаю, что говорю и что творю сейчас. Мне так хочется выцарапать его глаза, заставив раскаяться в том, что он был с ней! С этой сукой! После того как вчера желал поцеловать меня, мне именно так показалось! И сейчас он ржёт, как придурок, над тем, что я возмущаюсь его поведению и отношению ко мне! Меня это так обижает… и я, наверное, ревную его, хотя не должна… не должна, но моя грудь горит, а руки трясутся от злости.

– Мира, ты взрываешь мой мозг, и мне это чертовски нравится. Боже, да я тащусь от тебя. Оттого, как ты оживаешь рядом со мной. Тебе идёт, – подавляя смешки, подхватывает бутылку и щедро наливает себе в бокал шампанское, а затем, подползая ко мне со счастливым взглядом, добавляет и мне.

– За тебя. Оставайся такой же, как сейчас. Борись, потому что это меня невероятно заводит, – Рафаэль чокается со мной, такой же потрясённой, раздражённой и до сих пор не угомонившей внутри неприятную желчь.

– И, к слову, у меня не было свидания с Флор. Я сбежал отсюда. От тебя сбежал и от того послевкусия, который остался у меня в груди после прошедшей ночи. Обедал, и появилась она, хотела извиниться, но мне плевать. Знаешь, сначала я относился к ней, как к сестре, ну вроде как оберегал её. А сегодня она меня жутко раздражала всем своим видом, потому что так боится сказать мне слово поперёк, что это меня выводит себя. Но ты, – его странная и очень порочная ухмылка, вкупе с красноречивым взглядом, от которого у меня резко вспыхивают щёки, а сердце резво скачет, не позволяет мне даже слово вставить.

– Ты другое дело. От тебя так и летят искры во все стороны. Если прикоснусь, то разорвёшь к чёртовой матери, или я окажусь снова с маникюром. Никогда не скучно, – завершает он.

– Да ты… ты просто сумасшедший, – выдыхаю я, запивая шампанским странную реакцию моего тела и сознания на его слова. Мне понравилось. Нет, не только понравилось, я счастлива от того, как он относится к Флор. Я буквально готова довольно улыбнуться и ещё раз словесно доказать – со мной никто не сравнится, ведь я Эмира Райз.

– Разве это плохо? Я так не думаю, и такой я лишь с тобой, – пожимает плечами, словно это не подтверждает его некой симпатии ко мне. Верно? Это же… ну вроде как признание в том, что я ему более чем нравлюсь даже после всего, через что заставила его пройти? Да? Алкоголь притупляет мой мозг. Не могу даже быстро переварить сказанное, а он так легко всё говорит.

– «Ночь Свободы», никогда о таком не слышал, да ещё и целый праздник. Откуда он, вообще, взялся? – Рафаэль меняет тему или же уже забыл обо всём, что сказал мне, когда я не могу здраво соображать, но быстро хватаюсь за новый виток диалога, который не приведёт меня в ещё больший шок или же во что-то очень плохое.

– Хм, с первого дня жизни сестринства. Но раньше эта ночь была более глубокой, – медленно и тщательно подбираю слова, запивая их шампанским.

– То есть оргии?

– Нет, – усмехаясь, качаю головой. – Извращенец ты, мон шер.

– Не извращенец, а имею расширенные границы познания аспектов сексуальных развлечений, – громогласно поясняет он, отчего я издаю смешок.

– «Ночь Свободы», действительно, означала свободу во всём. В своих мыслях, в разговорах, в общении, в знакомствах, в дебатах. Ведь раньше девушкам было не принято высказываться свободно о том, что они думают о правительстве, о законах, о притеснении в разных сферах жизни. Кто-то признавался в своей нетрадиционной ориентации, кто-то признавался в том, что любит. Устраивались творческие вечера, на которых каждый мог выступить или с докладом, или со стихами. Всё было более возвышенно и открывало людей с разных сторон. А сейчас эту ночь превратили в разрешение на измену, за которую ничего не будет. Развратили настоящее предназначение завершения «Адской недели». Ведь последний день должен показать, кто есть кто, и, возможно, после этого некоторым улыбнулась бы удача войти в число сестёр или братьев. Но из-за того, что праздник стал порнографичным сюжетом для сплетен, мы вешаем списки вступивших на официальной церемонии, потому что ничего не изменится после этой ночи, наоборот, каждый продемонстрирует самое плохое, что в нём есть, – смачиваю горло, допивая до дна шампанское.

– Мда, действительно, раньше всё было более существенным, а сейчас мелочное разрешение на измену. И что, никто не возмущается, если парень или девушка изменяет? Ну, ведь это же вроде грязи, которую они внесли в свои отношения? – Задумчиво спрашивает он.

– Нормы морали давно уже пали, мон шер. Да и измена тоже стала обычным стечением обстоятельств, – горько отвечаю я.

– А Оливер, он…

– Нет, – резко перебиваю его, понимая, на что он намекает. – Нет, я уверена, что он себе такого не позволит. Обычно он напивается, курит с Белчем, затем они идут к себе в братство и продолжают пить, пока их не будет тошнить. Тем более ему не следует выходить в таком состоянии, он и так превысил нормы пребывания в карцере.

– В карцере? Я что-то слышал, но не помню.

– Это место, где запирают нарушителей спокойствия. Что-то вроде тюрьмы с привилегиями. Там есть кровать, ванная и трёхразовое питание. Но студента ограничивают в общении и якобы таким образом наказывают. Забирают все вещи, фотографируют, и он висит на «доске почёта» в главном корпусе университета на потеху другим.