новых гонцов, чтобы остановить Господа и сделать возможным исцеление на расстоянии. Слова, даже конструкция мешков, уже готовы для этой цели, а именно в письме Марка, где гонцы также встречают Господа, направляющегося в дом больного, и делают хотя бы попытку задержать его.

Это еще один пример странности «первого» Евангелия, заключающейся в том, что в нем иногда дважды излагается одна и та же тема. В связи с Нагорной проповедью Матфей заимствует у Луки копию изображения Марка, которое, когда контекст привел его к этому, он также копирует.

Матфей, конечно, не был критиком, поэтому он не мог «заметить», что оба рассказа — одно и то же. Если впоследствии он существенно улучшил рассказ Луки, убрал проблемную легацию и заставил язычника обратиться к Иисусу лично, да, если он даже использовал часть рассказа Марка об «эллинке» для завершения рассказа о сотнике, то не простое внешнее сравнение двух рассказов помогло ему внести эти улучшения, но сила идеи, получившей свое чистое выражение в рассказе Марка, захватила его и заставила устранить неувязки в рассказе Луки.

Эта идея, однако, не что иное, как идея духовного воздействия Иисуса на мир, а именно на мир язычников, на который Его деятельность должна была оказать влияние, хотя Он и вышел за пределы иудейской жизни. В истории с ханаанеянкой диалектика этой идеи вписана в непосредственную определенность ситуации; Лука подчеркивает ее для рефлексии и делает это развитие более понятным благодаря смирению человека, который с самого начала не решается лично подойти к Господу и не считает себя достойным того, чтобы посланник Божий пришел под его кров. В рассказе Матфея интеллектуальное развитие кульминационного момента завершается, когда сотник предстает перед Господом лично, сначала жалуясь на свои домашние страдания, а затем, когда Господь хочет пойти и помочь ему, восклицает: «Нет! Одного Твоего слова достаточно, чтобы принести спасение в дом мой».

Матфей прекрасно сделал еще одну вещь. К словам Господа: истинно говорю вам: даже в Израиле не нашел Я такой веры, он добавляет изречение о вхождении язычников в Царство Небесное и об отвержении детей Царства — изречение, которое он нашел у Луки и которое он сам прекрасно переработал.

Де Ветте считает, что Лука приводит это изречение «возможно, более правильно в другом случае». Что это значит? Приводил ли он когда-нибудь тот конкретный, единичный случай, в котором его приводит Матфей? Более правильно? Значит ли это, что у Луки есть более точное известие, когда он передает это изречение? Гфрёрер также утверждает, что это изречение «лучше подходит к тому месту, куда его поместил Лука». Но мы уже достаточно ознакомились с этим местом, которое создано вопросом: мало ли кто будет благословлен, выше. Гфрёрер даже считает, что у Матфея это изречение занимает «очень неудачное место». Но мы не могли бы найти для него более счастливого места, чем у Матфея, а именно: случай, когда Иисус смог приветствовать в верующем язычнике предвестника множества людей, которые придут с восходом и заходом Царства Небесного. Матфей дал этому изречению то место, к которому оно первоначально относилось, а именно: идею, породившую его, и историю о сотнике. Но не «настоящий Матфей», о котором Вайс предполагает, что он поместил это изречение в качестве «заключения» к рассказу о сотнике. Есть только один Матфей, единственно верный, Матфей, который развил труды Марка и Луки и который на этот раз также обнаружил, что изречение, которое Лука поместил в синий цвет, нигде не может быть лучше, чем здесь, где находится символ толпы верующих.

После всего этого уже не нужно объяснять историю сотника со Штраусом из стремления увидеть количественное увеличение чудодейственной силы Иисуса, не разрешается рассматривать ее как притчу, составленную самим Иисусом; более того, не нужно даже обижать апологета вопросом о возможности чуда — сотник — это ханаанеянка, а значит, метаморфоза, подобная которой никогда не существует в реальном мире.

§ 29. Первое пребывание Иисуса в Капернауме.

Матфей уже сказал, что Иисус переехал в Капернаум, но сказал он это только потому, что не имел серьезного отношения к этому переезду и не мог объяснить нам, каким образом Иисус поселился в этом городе. Конечно, он говорит, что Иисус пошел в дом Петра, но причиной этого является то обстоятельство, которое привело Иисуса в Капернаум и именно в дом этого ученика — призвание. Призвание этого ученика находится слишком далеко в прошлом. О том, как обстоит дело с рассказом Луки, уже неоднократно говорилось, и то, что этот рассказ о посещении дома Петра имеет свое подлинное место и происхождение в сочинении Марка, вряд ли нуждается в упоминании. Иисус входит в Капернаум с вновь набранными учениками, появляется в синагоге, из синагоги они идут в дом Симона и Андрея; Иисус исцеляет тещу Петра, и она ждет их. Матфею не нужно оглядываться на призвание Петра, чтобы привести Иисуса в его дом; Господь уже дома для него в Капернауме, и поэтому он говорит в единстве, что Иисус входит в дом Петра и что теща, после того как Он исцелил ее, ждет Его. Лука говорит в большинстве: она ждала их, приписывая это слово Марку, не учитывая, что он еще не дал Господу общества учеников.

Вечером, продолжает Лука, все больные приводили их к Нему, и Он исцелял их; но из многих выходили и бесы. Матфей же сообщает, что вечером к нему привели многих бесноватых, которых он освободил от нечистых духов, но и всех больных исцелил. Только Марк мотивирует все событие не только исторически, когда по его рассказу ясно, что больных приводили к Иисусу потому, что Он недолго оставался гостем в доме Петра и эту возможность нужно было быстро использовать, но в его рассказе и индивидуальные черты находятся в полной гармонии. Все больные и бесноватые были приведены к Иисусу, и Он исцелил всех больных и изгнал бесов.

Любая мысль об исторической основе этого сообщения должна сразу же пройти мимо нас, как только мы вспомним, что повод для этих событий — чисто творческий. Совершенно невозможно, как мы показали выше, чтобы Иисус начал Свою работу с призыва первых учеников. Стоит ли вообще представлять себе деятельность Господа настолько механически определенной и регламентированной, что, едва прибыв в Капернаум, Он уже на следующее утро считал себя обязанным уйти, потому что Его долг — проповедовать Евангелие в других окрестных местах? Возможно ли в мире, чтобы учитель считал, что он сделал достаточно — даже для следующего раза,