Уля дочитала до последней точки. Сжала листок в побелевших пальцах и посмотрела на Рэма.

– Вдохновляет, правда?

– Перестань, – попросила она. – Хотя бы сейчас не надо делать вид, что все это кажется тебе забавным.

В горле першило. Горькая вода подступала к глазам откуда-то из самой глубины. Но слез не было. В Уле зрело решение, и Рэм понимал это, потому и пытался спрятать страх за натянутой улыбкой.

– Твоего папашу развоплотил туман. Мне жаль, правда. Но сколько лет назад это было? Двадцать?

– Что-то вроде того, – нехотя кивнула Уля.

– Ну, значит, ничего у него не вышло. Если ты говоришь, что видела стену, слышала, как они там… бродят. – Он поежился. – Получается, он отправился туда, и все. С концами.

– Ты меня не слышишь. – Уля устало прислонилась спиной к стене, в голове было гулко и пусто. – Мы ходим с тобой по кругу. Он там. Мой папа. Он ждет меня. Он…

– Пытается разобрать стену, да… Уль, никто не смог бы шататься по полю двадцать долбаных лет. Двадцать лет. По полю. Я молчу про туман.

– Он был там. Я его видела. Я точно это знаю. И пойду туда, – сказала она, и сердце тревожно замерло. – Он ждет меня двадцать лет. Я должна.

Только произнеся это вслух, Уля наконец осознала, какое решение она приняла. Но вместо страха ее наполнило поразительное, непривычное спокойствие. Словно весь путь, который она проделала, на ощупь пробираясь сквозь туман, уже закончился. И случившееся было лишь предисловием к чему-то большому и важному. К отцу, который ждет ее там, где цветет седая полынь.

– Хорошо. – Рэм усмехнулся, наблюдая, как расслабленно она выдохнула. – Тогда я пойду с тобой.

– Нет, тебе туда нельзя… – начала Уля.

– Почему? Если твой папаша спокойно дошел до стены и тусуется там двадцать лет, то почему нельзя мне?

– Но там ведь туман, ты же понимаешь, что будет.

– Меня унесет в прекрасную страну Туманию? – Он снова хмыкнул. – Артема же не унесло, а ведь на его руках куда больше крови, чем на моих. Скольких он отправил за стену? Двадцать? Тридцать? Сотню человек?

– Я не знаю.

– А я двоих. Как тебе уравнение?

Спорить с ним не получалось. Рэм излучал какую-то бесшабашную уверенность в собственных словах. Он улыбался, глядя, как сжимается под его взглядом Уля. Как хочется ей пойти туда, навстречу отцу, знающему все ответы. И как страшно ей сделать это.

– Ты совсем не боишься? – спросила она наконец.

– Нет. – Рэм пожал плечами. – Я тут понял, что если все это выдумки… – Он окинул взглядом бумажки на столе у окна. – Значит, я так и не узнаю, что сделает со мной Зинаида, стоит им только вспомнить о моем существовании. И это куда хуже, чем верить во все, что понаписал твой папаша. К тому же… За двадцать лет он и правда мог понять, что делать и со стеной, и с Гусом.

Уля вспомнила, какими безумными, слепыми глазами смотрел на нее встреченный у стены. Он совсем не выглядел человеком, познавшим истину. Скорее языком тумана, который обрел очертания иссушенной мужской фигуры.

– Мы просто сходим и посмотрим, – прервал ее воспоминания Рэм. – Сколько сейчас времени?

– Десять.

– Часам к двум ночи никого в больнице уже не будет. Я точно знаю, Гус сваливает оттуда ближе к полуночи. Торчит у себя на складе. Собирает подарочки с полынников, служек на планерках песочит. – Он оскалился, оголяя зубы. – Короче, в больничке будут одна Зинаида и парочка врачей. Мы проскользнем.

– Ты так уверен, что нас никто не заметит?

– Думаешь, вход на поле стерегут? – Рэм посмотрел на нее, как на умалишенную. – Да к нему близко никто не подойдет по собственному желанию. Особенно те, кого твоя милая мачеха уже прибрала к рукам.

Уля покачала головой, принимая, впрочем, заслуженность этой колкости. Представлять, как отец прикасался к Зинаиде, не хотелось совершенно. Хватало простого знания, что это когда-то происходило.

– Значит, мы просто пойдем туда.

– Да.

– На поле. Искать моего отца.

– Да. Ты же его видела. Не думаю, что он успел взять отпуск и уехать к морю.

– Но я не могу обещать, что он будет способен что-то нам рассказать.

Рэм помолчал, достал еще одну капсулу, сжал ее зубами и запрокинул голову. Уля подождала, пока он проглотит таблетку.

– Мне показалось, что он немного не в себе.

– Немного – это насколько?

– Совсем не в себе.

Рэм покачал головой и выудил из коробочки следующую капсулу.

– Если он и правда там, значит, все, что мы прочитали, правда. Как минимум в этом мы убедимся. А дальше посмотрим.

Уля помолчала, наблюдая за тем, как перекатывается капсула в его длинных пальцах с обкусанными ногтями.

– Спасибо, – прошептала она, не поднимая глаз.

Рэм хмыкнул и встал.

– Собирайся давай, у нас не так уж много времени.

И только на пороге квартиры они заговорили вновь.

– Тебе плохо? – спросила Уля еще раз, отыскав на самом дне сумки ключи.

Рэм продолжал стоять к ней спиной и смотреть в темноту коридора.

– Когда все закончится, – глухо проговорил он, – не продавай ее… квартиру эту. Живи здесь. Хватит уже мотаться по тухлым коммуналкам. Мне кажется, вот таким и должен быть твой дом.

– Пыльным и старым? – попыталась отшутиться Уля, но сама испугалась фальшивости тона. – Прости… я понимаю, о чем ты…

– Как будто эти стены все знают, – выдохнул Рэм. – И тебя, и твоего отца… и меня.

Уля сделала шаг и прикоснулась к его плечу. Он не скинул ее руку, но окаменел от прикосновения.

– Тебе не нужно прощаться. Ты сам говорил: мы идем, чтобы узнать, правда ли это все… а потом я найду вещицу, и мы вытащим тебя.

– Ага. – Рэм покачал головой. – Возьмемся за руки и убежим на закат.

– Если захочешь, так и сделаем.

Он на секунду прислонился щекой к ее руке, развернулся и решительно зашагал вниз по лестнице. Оставив Улю один на один со скрипучим замком и гнетущим предчувствием беды.

* * *

На улице было темно и морозно. Первый снег, хрустевший под ногами, окрасил все кругом в мерцающее серебро. Они шли по тропинке из двора к центральной улице в надежде поймать такси. Но по дороге лишь изредка ползли одинокие машины, никак не реагирующие на их поднятые руки.

– Может, автобусы еще ходят? – спросила Уля, кутаясь в шарф.

Когда-то Рэм завязал ей глаза этой колючей пряжей, чтобы тьма под веками приняла ее, слепую и испуганную. Но получилось плохо.

– Может быть. Доехать бы до центра, а там поймаем такси.