Баланс телефона, как нарочно, ушел в приличный минус, и звонок никак не желал проходить.

– Включишь свой? – в который раз спросила Уля, окончательно озябшая на холодном ветру.

– И мне сразу же позвонит Варя, – покачал головой Рэм, пряча подбородок в поднятый воротник куртки. – Просто пойдем вперед. Где-то же здесь должна быть остановка?

И они шли, смертельно продрогшие, но живые. Шли, перекидываясь ничего не значащими шуточками, почти забыв, куда и зачем идут. Шли, уверенные, что эта дорога никогда не закончится. Просто потому, что кроме спящих домов и хрустящего снега, и ветра, и плеча, прикасающегося к плечу, ничего в мире не существовало. Просто потому, что ничего больше и не должно было существовать.

Когда впереди замаячила остановка, подсвеченная фонарем, в лучах которого плясал снег, Уля замедлила шаг, но Рэм подхватил ее за локоть и потащил вперед.

– Сейчас посмотрим, ходят ли автобусы.

Автобусы еще ходили. Приближалась полночь, но на остановке собралось с десяток человек.

– Интересно, сколько из них доживет до конца года? – шепнул Рэм, прижимая к себе замерзшую Улю.

Она хотела что-то ответить, но тут подошла еще одна парочка. Кудрявый парень в цветастой куртке нес на плече гитару, за руку его держала тонкая девчушка в мешковатом пальто. На ее длинные русые волосы хлопьями оседал снег. Издали казалось, что это цветы, вплетенные в растрепанные косы. Она смотрела на мир из-за стекол очков, слишком громоздких для такого худого бледного лица. Только румянец от мороза слегка оживлял ее фарфоровую кожу.

– О, музыканты пришли! – пьяно воскликнул полный мужичок в зимней кепке. Стоявшая рядом с ним женщина громко цокнула языком. – Да погоди ты! – отмахнулся он. – Эй, ребятки, а слабайте нам чего-нибудь!

– Дима! – грозно начала женщина.

Остальные уже посматривали на них с интересом.

– Да я-то что? Я по-хорошему! – вскинулся мужик. – Я сам в стройотряде пел… Помнишь? Я пел!

– Пел… – примирительно кивнула женщина. – Вы нас извините, – попросила она парочку. – Он выпил немножко.

– Да ничего, – улыбнулся парень, а девушка вдруг потянула его к себе, поправляя съезжающие очки. – Что?

– Давай споем… – разобрала Уля ее шепот. – Нам же Степа говорил: надо учиться… Ну, чтобы людей не стесняться.

Они еще немного пошушукались. Наконец парень стащил с плеча гитару, провел по струнам ладонью и взял первый аккорд. Играл он не слишком умело. А девушка раскраснелась от смущения, пока он подбирал мотив. Но смотреть на них было приятно. Совсем еще молоденькие и, кажется, очень влюбленные. Но любовью, совсем не похожей на ту, что сжигала в истоме тела парочки из метро. Эти светились наполнявшим их чувством.

Раньше Уля никогда не задумывалась, какой разной бывает любовь. И как многое может скрывать человек за этим избитым, пережеванным словом. Те двое, готовые задушить друг друга, чтобы насытить плоть, считали, что любят. И эти ребята, смущенные до красноты, наверное, шептали слова любви, осторожно сплетаясь пальцами после репетиций. И Вилка с ее идеальным женихом были влюблены до одури, пусть эта дурь и была готова их погубить.

Но любила ли когда-нибудь сама Уля? Она попыталась представить лицо хоть одного из своих бывших парней. Но не получалось. Все они тонули в туманной горечи. Один лишь Рэм, тяжело дышащий рядом, поломанный, пустой, измученный, и приходил на ум, стоило Уле вспомнить, что кроме смерти в этом мире есть что-то хорошее, светлое и вечное.

– Кричи, и, быть может, что я не услышу, как дождь разбивается в капли о крышу, как снег забивается в окна и ставни… – напевно проговорила вдруг девушка, стянула очки и зажмурилась. – Кричи, это время собрать наши камни.

Уля встряхнула головой, думая, что ей это кажется. От этой странной, но такой нежной парочки она ожидала услышать что угодно. Что поют уличные музыканты? «Сплин»? «Радиохэд»? Какую-нибудь новомодную попсу? Все что угодно, но только не меланхоличные, обреченные стихи, которые даже не желают ложиться на аккорды, которые так отчаянно пытался выжать из гитары парень.

– Кричи, говори, уговаривай биться в окно твое темное глупою птицей – без крыльев и перьев, на проводе тонком. А вот бы ребенком, остаться ребенком… – продолжала девушка, не открывая глаз. – Не видеть, как поле туманом накрыто, и небо, как сито, как старое сито, все льется дождями, секрет этот давний: однажды придется собрать наши камни.

Еще до того как Уля поняла, что она услышала, Рэм за ее спиной сдавленно хмыкнул и полез за пачкой сигарет во внутренний карман куртки. Второй рукой он продолжал прижимать к себе Улю, и она вцепилась в его пальцы не в силах вдохнуть от страха. А может, восторга. Она так и не разобралась, чем переполнилось сердце в ее груди.

– И выстроить стену от неба до неба, кормить голубей нечерствеющим хлебом. А вот бы во всем у меня ты был первым, простым и понятным, любимым и верным… – Свет от фонаря подкрашивал волосы поющей и нежно лился на фарфоровое лицо, больше подходящее искусно сделанной кукле, чем живому человеку.

– Они меченые, – чуть слышно шепнула Уля.

– Парень – нет. – Рэм качнул ее в сторону играющего на гитаре. – Запястье чистое.

Тот и правда стоял совсем рядом, перебирая пальцами струны. Рукав задрался, оголяя совершенно гладкую светлую кожу. Парень не сводил затуманенного взгляда с распевно читающей строчки девушки и смущался, понимая, что лишь мешает ей своей игрой.

– Значит, она, – шепнула Ульяна.

– Может быть, – выдохнул Рэм и еще крепче прижал ее к себе.

– А вот бы мы вовсе во тьме не встречались, губами холодными, плечи плечами, при встрече молчали, не зная печали… Но если бы кто-то оставил мне выбор – забыть твое имя безмолвною рыбой… – Она вдруг замолчала, оборвав строчку, и открыла глаза.

Уля ожидала увидеть в них белесую пелену тумана. Но вместо этого разглядела лишь растерянную и немного смущенную девочку. Та поймала ободряющий взгляд парня и снова зажмурилась.

– Но если бы кто-то оставил мне выбор – забыть твое имя безмолвною рыбой… – повторила она, снова замолчала, сделала вдох и прошептала: – Я выбрала бы этот дождь, эти ставни и чертовы камни, могильные камни…

И воцарилась тишина. Никто из стоявших у фонаря не смог ни захлопать, ни сказать что-то ободряющее. Песня точно не подходила моменту, потому ушла в тишину. Спустя мгновение названный Димой принялся кряхтеть, слеповато щурясь в телефон, женщина сбоку него громко зашуршала пакетом. И это позволило остальным продолжить прерванную странной парочкой беседу. А те остались стоять, растерянно улыбаясь друг другу.

Рэм завозился за Улиной спиной. Уля же двигаться не могла. Она окаменела от услышанного. Стала тем самым камнем, который нужно собрать, чтобы построить стену. От неба до неба. Она нервно хмыкнула, борясь с желанием расплакаться.

Рэм тем временем осторожно разжал ее пальцы и направился к парочке. Он подошел к ним поближе, что-то сказал и протянул девушке тысячную бумажку. Та смущенно покачала головой, но Рэм настаивал. Наконец она кивнула и осторожно взяла купюру. Из-под мешковатого рукава пальто выглянуло светлое чистое запястье.