В результате героических усилий Ермолов прибыл в Борисов 27 ноября — в тот самый день, когда Наполеон и его гвардия переправились через Березину в 18 км севернее, близ деревни Студенка. Русские войска дорого заплатили за столь высокую скорость. Казакам обычно удавалось вести фуражировку и находить себе пропитание вблизи дороги, у артиллерии имелся некоторый запас еды на крайний случай, который она перевозила в зарядных ящиках, пехоте же приходилось очень туго. Егери лейб-гвардии за последний месяц всего один раз спали не под открытым небом. Во время недельного перехода от Днепра до Березины им всего лишь дважды выдавались сухари. На каждом бивуаке солдаты рыли землю в поисках картошки. Но даже ее было трудно найти, и в суматохе и от истощения ее часто ели в сыром виде[476].

Что касается гвардейцев Финляндского полка, то в их ранцах еще имелось немного крупы, но их котелки перевозились вместе с полковым багажом, а в сыром виде крупа была несъедобна. Люди выживали за счет того, что срезали с деревьев кору и делали из нее импровизированные варочные котлы. Поместив крупу внутрь коры и разогрев эту стряпню на костре из сырых, шипящих дров, гвардейцы заглатывали всю эту «еду» вместе с корой. И наградой за все их усилия было то, что они прибыли к Березине, опоздав на один день. На следующее утро два полка лейб-гвардии переправились через реку и были размещены в резерве армии Чичагова, сражавшейся с Наполеоном в лесах близ деревни Брили. Следующие два дня они провели, стоя по колено в снегу вообще без еды. Не удивительно, что люди массово выбывали из строя. Тем не менее боевой дух войск по-прежнему был высок. Эти гвардейцы были хорошими солдатами. Их дух укреплял тот факт, что они наступали и очевидным образом выигрывали войну. Сам Ермолов был командиром, умевшим вдохновить своих солдат на поле боя: именно такой человек в критической ситуации мог выжать из русского солдата все, на что тот был способен[477].

Когда Чичагов 22 ноября впервые оказался близ Борисова, он переместил свою ставку и весь багаж на противоположную сторону реки и в город, располагавшийся на восточном берегу Березины. Граф Ламберт был ранен во время захвата моста, поэтому Чичагов назначил ему на смену графа П.П. Палена. На следующий день Пален был отправлен вперед, по главной дороге. Поскольку основные силы наполеоновской армии в тот момент соединялись с Удино и Виктором и направлялись к Борисову, это был опасный шаг. Ни Чичагов, ни Пален не проявили должной осторожности. Отряд Палена был разбит авангардом Наполеона и отступил обратно в Борисов. Чичагов со своей ставкой быстро собрал лагерь и переместился обратно за Березину, бросив большую часть армейского багажа. Впоследствии враги Чичагова часто использовали это его фиаско, чтобы ему навредить, но на самом деле этот эпизод не имел столь большого значения. Хотя большая часть авангарда Палена оказалась отрезанной, почти всем входившим в него войскам удалось благополучно найти брод и возвратиться к своим. Четыре дня спустя Борисов и большая часть багажа Чичагова были отбиты Витгенштейном. Кроме того, русским удалось сжечь мост в Борисове, имевший важное стратегическое значение, поэтому река по-прежнему являлась преградой для Наполеона.

Вновь оказавшись на западном берегу, Чичагов столкнулся с дилеммой. Не было возможности координировать действия даже с Витгенштейном, располагавшимся на другом берегу реки, не говоря уже о Кутузове, который все еще находился на значительном удалении, близ Днепра. Следовательно, адмиралу предстояло удерживать линию обороны вдоль Березины своими собственным силами. В распоряжении Чичагова в лучшем случае имелось 32 тыс. человек, из которых лишь половина были пехотинцами. Если бы он мог быть уверен в том, что Наполеон направлялся на северо-запад в сторону Вильно, Чичагову потребовалось бы прикрыть всего-навсего 20 км местности между Борисовым и переправой у д. Веселово, напротив Зембина. Проблема заключалась в том, что Наполеон мог переправиться через реку к югу от Борисова и пойти в западном направлении, к Минску или даже двинуться через Игумен на Бобруйск, сильно забрав к югу. Эти допущения сильно расширяли участок реки, который Чичагову приходилось прикрывать, — до 100 км и более. Наполеон сделал вид, что готовится к походу на Минск, занимаясь постройкой моста у с. Ухолоды, в 12 км к югу от Борисова. На самом деле, однако, он переправился у д. Студенка, в 18 км к северу от Борисова, и направился к Вильно[478].

Как это часто случается на войне, среди всех тягот военного времени и противоречивых данных разведки Чичагов поверил тому, что больше всего соответствовало его собственным предположениям и страхам. Сильнее всего адмирал тревожился по поводу того, что Наполеон направлялся к Минску с целью заново овладеть располагавшимся там складом, от которого к тому моменту зависела судьба армии самого Чичагова. В Минске он мог соединиться со Шварценбергом, который, как полагал Чичагов, наступал в направлении Березины в тылу русской армии. В оправдание Чичагова следует сказать, что большая часть русских военачальников высшего ранга полагала, что Наполеон направится к Минску или Бобруйску, и что для русских это будет наиболее опасный шаг противника. 22 ноября, например, Кутузов в письме к Чичагову предупреждал его о том, что, если Наполеону не удастся переправиться через Березину, вполне вероятно, он пойдет на юг. Клаузевиц, на тот момент находившийся в ставке Витгенштейна, вспоминал, что «в данных условиях более вероятным представлялось, что она [французская армия. — Прим. пер.] направится на Бобруйск»[479].

Возможно, наиболее поразительные факты приводятся в мемуарах Ермолова. Когда, наконец, 29 ноября он добрался до ставки Чичагова, адмирал все еще пытался отправить казаков Платова во фланг и тыл Наполеона для того, чтобы они уничтожили мосты и гати, проложенные через болота у Зембина, и открыли путь на Вильно. Ермолов заметил, что это было неразумно: «Если бы Наполеон встретил невозможность идти на местечко Зембин, ему оставалось единственное средство овладеть дорогою на Минск, где при изобильных всякого рода запасах (которыми снабжается армия наша и все прочие войска) доставить своей армии отдохновение, призвав из Литвы подкрепления и восстановить в ней порядок». Если чрезвычайно умный Ермолов, на протяжении последнего месяца наблюдавший распад наполеоновской армии, размышлял таким образом, тогда не удивительно, что Витгенштейн и Чичагов думали так же[480].