– Куда передает? – не понял Купер.

– Другому сенсу, – терпеливо пояснил доктор. – Который находится в непосредственной близости от протоплазмы. В результате ментальной связи два сенситива как бы имеют общую реальность. Протоплазма ловит сигнал от ближайшего из них, анализирует его и формирует иллюзии, заставляющие жертву проделать ряд действий, результатом которых будет попадание в пищеварительную лужу. А кто определяет, какими должны быть эти действия?

– Проклятье! – воскликнула Лара. – Сама жертва и определяет! Ведь нам всем мерещилось разное, а результат получился одинаковый. У кого-то был один мотив оказаться в луже, у кого-то другой – но все мы встретились там!

– Вот именно, – кивнул доктор. – Фактически жертва невольно сама подсказывает протоплазме, какие именно иллюзии ей нужны, чтобы стать пищей. Какие видения с гарантией приведут ее в лужу и обездвижат. Но у сенситива, в отличие от биоморфа, есть разум и есть воля, и если он заранее понимает, что с ним происходит, то он, к примеру, может придумать, что для превращения в жертву инсектоид противника, ощущения которого транслирует с поля боя его напарник-телепат, должен увидеть вместо хозяина врага, и никак иначе. Ну, типа вот такие вот странные особенности у инсектоидов. Протоплазма улавливает сигнал и послушно формирует для этого инсектоида нужную реальность при помощи своей грандиозной вычислительной мощи. Сенситив получает эту последовательность биотоков и все по тому же стандартному каналу связи передает ее телепату на поле боя, а тот уже внушает ее вражеским морфам. Наша армейская биотехника вроде бы устроена так, что она ни при каких условиях не станет слушать дистанционных мыслекоманд от противника. Однако в том-то и дело, что в данном случае внушаются не команды чужака, а совершенно другое отношение к реальности – то, что до сих пор казалось абсолютно невозможным нашим ученым. Все и сложно и просто одновременно…

– Значит, арагонцы не создавали Фактор, а просто использовали его, как древние люди использовали собак для загона дичи, – сказал Мигель Понтекорво.

– Вот именно, – подтвердил Каплан.

– Выходит, Малфой все-таки обманул нас, когда рассказывал про укрепленную базу. Он не мог не знать, что никакой базы нет.

– Видимо, он собирался удрать по пути. Либо, зная о природе Фактора, планировал сопротивляться ему, понимая, что мы, не владея полной информацией, такой возможности будем лишены. Для того и пытался так настойчиво избавиться от ошейника – чтобы тот не удавил его, когда мы все будем мертвы.

– Погодите… – проговорил Купер. – Но если все так, как говорит доктор, то выходит, что где-то рядом с Фактором должны постоянно дежурить сенситивы, передающие сигналы протоплазме и принимающие их от нее?

– Думаю, так и есть, – согласился аналитик. – Но только «в непосредственной близости» – это не значит прямо на берегу лужи. Протоплазма привлекает для своего пропитания диких морфов, обитающих в округе. А они, стекаясь сюда, могут представлять для дежурящих здесь людей серьезную опасность. Да и сам Фактор в непосредственной близости все же может порой, по-видимому, заморочить голову даже подготовленному человеку. Поэтому приемо-передающий пункт сенситивов наверняка находится где-то не очень далеко, в радиусе действия их телепатического дара, но все же на некотором удалении, в более безопасном месте – скажем, километров за десять отсюда. Фактору не имеет смысла приманивать добычу с расстояния в десять километров, если гораздо ближе полно дикого зверья. Зачем ему зря тратить силы? Природа стремится к максимальной рациональности. Совсем близко подходить к Фактору, я полагаю, арагонцы все-таки опасаются. Именно поэтому, кстати, вокруг него нет никакой охраны – он сам себе отличная охрана, про него знает очень узкий круг лиц, а расставить вокруг защитные кордоны – лучший способ привлечь к нему внимание. Все-таки покойный Малфой был гениальным контрразведчиком и умел искусно прятать иголку в стогу сена…

– А ведь если у них база в десяти километрах, так у них, наверное, и челнок должен быть, – мечтательно произнесла Лара.

– Я вот как раз об этом подумал, – отозвался Фред.

– Кому наука, а легионерам лишь бы что-нибудь захватить, – одобрительно усмехнулся Тихонов. – Но вообще мысль верная. Пора отсюда выбираться. Техника готова! Можем стартовать.

– Отлично! – проговорил доктор Каплан. – Мне кажется, мы сегодня прекрасно выступили… – Он повернулся к командиру и осекся, уткнувшись взглядом в раскрытую пасть бластера, который направил на него Понтекорво. – В чем дело, командир?

– Никому не шевелиться, – ледяным голосом проговорил полковник, медленно отступая назад и не сводя оружия с застывших на берегу бывшей лужи членов своей группы. – Бластеры в яму. Живо. Тихонов, иди к ним.

Купер едва заметно двинул рукой с бластером, и у него над ухом тут же взвизгнул плазменный заряд, опалив кожу на виске нестерпимым жаром.

– Не шевелиться без приказа! – зарычал Понтекорво. – Вы все славные ребята, а кое-кто из вас даже спас мне жизнь пару раз. Поверьте, мне никого не хочется убивать, но если потребуется, я сделаю это не задумываясь. Вы меня знаете. – Он чуть повел жерлом метателя. – Доктор, попрошу образец Фактора. Живо.

Ни на кого не глядя, Амос извлек из брони контейнер с образцом и сильным толчком покатил его по земле в сторону полковника. Тот остановил контейнер ногой, приоткрыл его, убедился, что образец на месте, и опустил в выемку у пояса своего скафандра.

– Розен, браслет! – потребовал полковник.

Лара молча размотала инсектоида с предплечья и кинула командиру группы под ноги. Сколопендра упала в траву и свернулась в колючий клубок. Понтекорво подобрал ее. Потом быстро направил пасть своего бластера в сторону выжженной ямы и двумя выстрелами уничтожил свернувшихся на дне метателей, которых по его приказу бросили туда остальные разведчики.

Продолжая пятиться и держать всех на прицеле, Мигель приблизился к дактилям. Забравшись в чрево того, что был побольше, прямо через открытую мембрану люка в упор расстрелял второго биоморфа, вдребезги разнеся ему голову и оба крыла.

Птероид Понтекорво тяжело разбежался, замахал крыльями, оторвался от земли и вскоре скрылся за лесом.

Брошенные командиром разведчики остались вчетвером на поляне между болотцем и выжженной ямой, в которой когда-то покоился Фактор. Над деревьями неторопливо всходило дневное светило.

– Что он делает? – обескураженно спросила Лара. – Хочет лично получить Бриллиантовую Звезду как единственный выживший член группы?..

– Не исключено… – мрачно проговорил доктор, глядя вслед исчезнувшему птероиду.

Капитан Тихонов вдруг ударил себя ладонями по коленям и разразился свирепой тирадой из двадцати восьми непечатных слов, причем даже мастер-сержант Купер вынужден был признать, что шесть из них ему не знакомы, хотя их значение, конечно, было нетрудно понять из общего контекста.

В бессильной ярости Фред стиснул кулаки. Разумеется, орден тут был совершенно ни при чем. Он уже не раз слышал о такой загадочной штуке, как «синдром зависти к отсутствию прав». Дело в том, что некоторые жители Империи с ограниченными правами порой имели куда более высокий жизненный уровень, чем большинство полноправных граждан. Среди директоров крупных компаний, не относящихся к стратегическим областям промышленности, было немало огран. Многие знаменитые актеры и музыканты получали гражданство только в глубокой старости, вместе со званием Народного Артиста Империи. Все они имели солидный доход, известность и комфортабельную жизнь и плевать хотели на права, которых у них нет, а самое главное – на обременительные гражданские обязанности. Поэтому у некоторых граждан с неустойчивой душевной организацией порой возникала дурацкая идея, что лучше стать, к примеру, презренным пиратским бароном на забытой Зодчим Арагоне, чем биотехником по лифтовым системам, солидным и уважаемым гражданином Метрополии. Для подавляющего большинства населения Империи, как и для мастер-сержанта Купера, жить человеком второго сорта было постыдно и невыносимо само по себе, а кто-то ради грязных денег и мелкой власти готов был даже перечеркнуть свою человеческую сущность и стать модификантом. Но чтобы на такое омерзительное преступление пошел полковник имперской безопасности… Нет, совершенно невозможно.