Он полон гнева, подумала Даница. Неугасимого гнева. Она ощущала его ярость, будто от лежащего рядом человека исходил жар.

Фермер и его жена могли слышать их, они лежали на второй половине единственной, разделенной на две части комнаты. Интересно, что они подумают. Она тихо сказала:

— У девушки были светлые волосы. Возможно, она была их дочерью, этих двоих.

Он не ответил. В тишине она думала о том, сколько людей погибнет, так или иначе, в этой долгой войне. Сколько уже погибло. Этой девушке не следовало идти в амбар с парнем-османом. Даница так себе говорила.

В конце концов она уснула. Необходимо спать, когда есть возможность, а ночь уже почти закончилась.

На восходе солнца они оседлали коней. Они скакали на юг. Их план оставался таким же, как и после того боя с Джанни и кавалерией, в котором участвовал ее брат: перегруппироваться, обучить новых людей, потом вернуться на север. Атаковать и убегать, убивать, как можно больше. Заставить неверных пожалеть о том дне, когда они пришли сюда, и о каждом следующем дне. Жить так, делать именно это, без конца. Или до самого конца.

Ее это устраивало. Они здесь именно для этого.

Далеко на севере ее брат в это время встретился с отрядом сеньянцев у другой реки, а армия Ашара получила приказ повернуть назад.

* * *

Возможно, они встретились с самыми лучшими воинами армии калифа, сказал своим людям Хрант Бунич, но их командиры способны делать ошибки, и они никогда раньше не воевали с Сеньяном. Герои ведут войну иначе. Они могут совершить такое, здесь, между рекой и лесом, о чем никогда не забудут.

Он не знал, правда ли это, но он произнес эти слова. Когда руководишь людьми, им необходимо слышать от тебя определенные слова, а тебе необходимо их произносить так, чтобы тебе поверили. Он и правда думал, что некоторые из них должны выжить, чтобы об этом узнали, и запомнили.

К востоку от них больше не раздавались взрывы, и мальчик не вернулся назад. У Бунича было плохое предчувствие. Он не говорил о нем, хотя другие слышали эту тишину, как и он. Пение птиц, шум ветра в листве, внизу под ними тихий рокот реки, при подходе к порогам, а за ними ревел большой водопад.

Пока он ждал и мрачно размышлял, возвращаясь после очередной проверки того, как продвигается работа, которую он приказал сделать, ему в голову пришла еще одна мысль.

Он отправил шесть человек с арбалетами на деревья дальше к востоку, чтобы они там спрятались. Теперь уже листвы хватало, чтобы скрыть человека, если он умеет сидеть смирно. День стоял теплый, дождь не шел. Можно было даже видеть в небе солнце, которое пыталось пробиться сквозь облака, гонимые ветром. Они помолились на рассвете, под руководством священников. «Я прожил в целом хорошую жизнь», — подумал Хрант Бунич. Все-таки ему хотелось снова увидеть сына, и море тоже.

Ближе к вечеру разведчик прибежал обратно. Ашариты приближались: впереди кавалеристы, за ними строем идут Джанни. Их ряды еще не растянулись, но это должно произойти, когда они подойдут ближе, так как здесь, между водой и лесом, лишь узкое пространство. Конечно, узкое: разве командир сеньянцев глупец?

Если бы командиры отряда османов были умнее, или менее уверены в себе, или не пребывали в таком гневе, они бы разместили людей на южном берегу со стрелами и ружьями, и стреляли бы через реку, загоняя противника в лес. Такой промах давал ему слабую надежду. Может быть, они еще так и сделают, но он в этом сомневался. Они слишком уверены в себе, в своем численном превосходстве. И они в ярости. В таком состоянии можно сражаться до последней капли крови — или совершать ошибки. Или делать и то и другое.

Важно, напомнил себе Бунич, не попасть в плен живым.

И именно в тот момент, когда он подумал об этом, раздалось два взрыва, один за другим, тишина дня разлетелась на осколки, и на этот раз сеньянец улыбнулся.

Опять! И снова Дамаза сбило с ног, он отлетел в сторону и сильно ударился о землю, и опять он совсем ничего не слышал. На его глаза навернулись слезы, он изо всех сил старался не зарыдать, чтобы не опозориться. Люди вокруг него стонали, он это видел, но не слышал.

Стрела попала в человека рядом с ним, и этот человек умер. Вот так. Он только что сидел на земле, ошеломленный, прижав ладонь к окровавленной щеке, а теперь он мертв, с арбалетной стрелой в груди. Живой — и уже не живой.

Дамаз растянулся на земле за его мертвым телом, отчаянно стараясь заставить мозг работать должным образом. Он снова слышал колокола, они все звенели и звенели.

Как это? Они же высматривали зарытые на тропе ящики! Наверняка они не могли их пропустить! А потом он понял. Ошибка. Они совершили отчаянную глупость. Они несли с собой те два ящика, которые обнаружили раньше, те, которые заставили пуститься людей в погоню в лес за лучниками, готовящимися взорвать их. Их уловка не сработала дважды, не сработала для этого отряда.

Но они принесли их сюда! А выстрел из арбалета может вызвать взрыв так же легко, как и огненная стрела лучника. А здесь вокруг деревья, на которых могут спрятаться люди.

Дамаз посмотрел на лес. Вытер глаза. Не слезы. Кровь. Он ранен. Он плохо видел и не мог разглядеть, где прячутся на деревьях стрелки из арбалетов. Затем еще один человек, прямо перед ним, упал, сраженный стрелой, и Дамаз вытянул руку и закричал: «Там, наверху!» И их собственные лучники начали пускать стрелы в том направлении, десятки стрел, потом еще больше, и через секунду из листвы упал человек, потом еще один, и третий полетел вниз, вращаясь так медленно, что это казалось нереальным.

Поднявшись на ноги — нельзя же трусливо прятаться за мертвецом! — Дамаз поспешил на помощь раненым, лежащим вокруг него. Группка людей собралась чуть впереди, и когда Дамаз подошел, он увидел, что их собственный сердар, сердар Джанни, погиб от взрыва, его тело было ужасно изувечено. Можно было определить, кто это, только по обгоревшим обрывкам его мундира. Дамаза затошнило.

Оба командира! Сердар кавалерии и теперь их собственный. Убиты проклятой бандой пиратов, которая была куда меньше их отряда.

В кроны деревьев летели еще стрелы. Кто-то заметил еще одного арбалетчика. Дамаз увидел, как тот тоже упал вниз. Он бросился бежать туда. Этот человек, возможно, еще жив! Они должны были взять их живыми, чтобы провести на параде перед калифом. В доказательство своего триумфа здесь.

Он оказался мертвым. В него попало две стрелы, и он сломал шею, когда упал, его тело было изогнуто под странным углом. Они все еще стреляли, лучники-джанни, и он иногда видел вспышку мушкетного выстрела, хотя глупо стрелять на таком расстоянии. У Дамаза не было лука, он теперь нес меч.

Он до сих пор ничего не слышал. Он опять оказался слишком близко от взрыва. Он мог так легко погибнуть. Живой — и уже не живой. Он вытер глаза ладонью и опять увидел на ней кровь. Ему надо перевязать рану, но на это нечего рассчитывать, другие пострадали гораздо серьезнее. Ему необходимо им помочь. Дамаз не знал, кто теперь отдает приказы.