Любич был одним из тех четверых, которые ушли в лес ночью, пытаясь спастись. Честно говоря, никто не надеялся, что им это удастся, но никто и не верил, что те хрупкие плоты, которые они построили, выдержат плавание через пороги, не говоря уже о водопаде за ними.

Но любые обнаруженные в лесу люди могли скрыть существование этих плотов, в том случае, если Джад сотворит чудо, и один из двух плотов, и часть людей на них, спасутся.

В данном случае Тиян Любич стал этим чудом.

Он бы это так не назвал, каким бы набожным он ни был. Он бы сказал (и действительно сказал), что хороший следопыт способен и прятаться хорошо. Эти умения были зеркальным отражением друг друга, отражением в полуденном озере. В полдень, конечно, он бы не сумел уйти.

Он натянул мундир убитого Джанни, когда стемнело, поверх своей одежды. Трое других с пренебрежением отказались это сделать, те трое, которые вызвались вместе с ним попытаться проскользнуть мимо солдат в лесу.

Любич ничем не пренебрегал, когда речь шла о рейдах, сражениях, побегах. Пренебрежение, считал он, было роскошью, которую немногие могут себе позволить. Он бы сказал, что именно поэтому прожил так долго. Прибавьте к этому убеждение всей жизни, что нет ничего на свете, чего бы не мог сделать герой Сеньяна, служа своему богу. Беззвучное движение, выносливость и мудрость — вот что ему помогало.

Он двинулся в путь последним из четверых. Прополз вдоль опушки в одиночку, не углубляясь в лес. Он двигался на восток, а не на запад, прямо вдоль того места, где разбили лагерь османы, между деревьями и водой. Его бы увидели, если бы кто-то пошел к опушке, чтобы облегчиться, или принести еще дров.

Горели костры в лагере, но ни от одного свет не доходил так далеко. Те солдаты, которые имели несчастье быть отправленными в лес (здесь должны водиться медведи, голодные после зимы, и волки, и, весьма вероятно, змеи), бродили дальше к западу, возле того места, где остались уцелевшие сеньянцы. Любич это понимал. Он продолжал бесшумно двигаться на восток. Миновал привязанных коней. Лошади были опасны — они могли всполошиться, но этого не произошло.

Он заполз в лес, на четвереньках, животом к мокрой земле, только тогда, когда проделал полпути вдоль линии костров и палаток под звездами. После этого было уже легче. Он позже слышал крики, и по торжествующим возгласам догадался, что, по крайней мере, один из четырех его товарищей обнаружен, возможно, попытался взобраться на дерево и продвигаться на запад поверху. Следопыт им сказал, что слишком трудно бесшумно пробираться по ветвям в конце весны, от дерева к дереву.

Безопаснее идти пешком, по лесной подстилке, вдалеке от солдат, и той походкой, которой ты научился за десятки лет, легкой и тихой, даже по лесному мокрому мусору. Слух и обоняние были важнее зрения в этой плотной тьме. Он действительно уловил запах медведя, понял, что зверь прошел здесь давно и не очень близко, но Любича это все равно испугало. На его спине имелось три глубоких шрама от когтей медведя. Это случилось лет тридцать назад. Повезло, что он выжил. Без везения никуда.

Его дом находился на юго-западе. Далеко. Он пошел на север.

Это казалось очевидным, хотя, когда он сказал об этом другим, они бросили на него взгляд, к которому он привык за долгие годы. Людей, которые предпочитают жить на земле и кормиться с земли в прибрежном городе, часто считают странными. Он к этому привык, уже давно. Когда-то у него была жена, которая к нему очень хорошо относилась. Это тоже было очень давно.

И все же, ему действительно казалось естественным то, что он делал. Они ведь направлялись в Воберг, не так ли? Туда их позвали, и они согласились. Они находились гораздо ближе к крепости, чем к дому. Значит, лучше идти в ту сторону, рискуя встретиться с патрулями, разведчиками, крестьянами из деревень, и здешними хаджуками. Если он не сумеет проскользнуть мимо таких людей, думал Тиян Любич, зачем он так долго прожил?

Он действительно проскользнул мимо них. Мундир дважды помог ему добыть еду, в домах у фермеров, выбранных им из-за удаленности от других. Он просто показал свой меч, потом зарычал и указал на то, что ему нужно (голос выдал бы его), и испуганные люди из этих глухих мест решили, что он слишком важная и высокомерная персона, чтобы дать себе труд разговаривать с ними. Настоящий Джанни мог бы быть таким гордым, подумал он. Некоторые из них, может быть, даже получили бы удовольствие с женой второго фермера — или с его юным сыном.

В обоих домах он мог бы убить обитателей, если бы захотел, но лучше, если хочешь оставить как можно меньше следов, не оставлять после себя мертвых тел. Тела — это след.

По дороге попались две маленьких речки, не быстрые, земля к северу становилась более ровной. Однажды он встретил трех всадников-разведчиков. Он услышал, как они приближаются, слишком поздно (в тот вечер он устал), но опять шел дождь, и разведчики были недовольны и равнодушны.

Вероятно, они знали, что их армия к тому времени повернула обратно, думал он потом. Они его не видели, хотя он был почти на виду в овраге с дождевой водой, мимо которого они проехали. Без везения никуда.

После второй речки он начал посматривать по сторонам, и в хмурую ночь украл одежду у работника фермы, который ночевал в амбаре один. Конечно, ему пришлось его оглушить (невозможно снять одежду со спящего человека!), но он не думал, что кража станет тем следом, который вызовет погоню. Свою одежду и мундир Джанни он выбросил, еще через день. К тому времени он ушел далеко на север, и, судя по тем картам, которые у них имелись (он всегда смотрел на карты), он уже приближался к пограничным землям. Однако границы меняются, а карты не могут рассказать вам об этом.

Теперь он внимательно слушал, когда прятался от людей: фермеры, в сумерках приводящие домой быков, девушки, стирающие одежду утром в пруду (хорошенькие девушки, одна или две, но он был уже стар и почти не думал о женщинах).

Потом, однажды, Тиян Любек услышал, как поминают имя бога и благодарят его с акцентом империи, севера. Тогда он и сам поблагодарил Джада. Молча.

Он шел на север еще один день, чтобы быть полностью уверенным. Можно погибнуть, если не убедишься в определенных вещах. На закате следующего дня он увидел маленький купол святилища в деревне у еще одного пруда и услышал, как вечерние колокола призывают мужчин и женщин на молитву, и — одетый в украденную одежду, уже не во вражеский мундир — Тиян Любек вошел в святилище и опустился на колени перед алтарем и солнечным диском, и помолился вместе с десятком других людей и очень молодым священником, громко, чтобы его услышали окружающие его люди и Джад.

Только после этого он попросил поесть, напиться и пустить его на ночлег. Только после этого он рассказал им, держа в руке чашу у очага, откуда он пришел — один, да, один, — и что там произошло, и попросил показать ему дорогу в Воберг, куда он направлялся, чтобы рассказать о сотне героев Сеньяна, которые откликнулись на призыв императора, и о том, что они сделали с армией калифа до того, как погибли.

И таким образом эта история — об убитых сердарах, вместе с таким количеством Джанни и кавалеристов, и, самое главное, об огромных пушках армии нашествия, уничтоженных серией взрывов в весеннюю ночь, — дошла до великой крепости Священного Императора Джада. Оттуда она разнеслась дальше: в сам Обравич и ко двору императора, в Феррьерес, Серессу, Карш, Эсперанью, Англсин, Родиас и к Патриарху — по всему миру. К тем, кто записывает историю этого мира.