Рассказали, как тяжко умирал цареубийца Иоанн Цимисхий. О его близкой смерти возвестила ужасная хвостатая звезда[110]. Она была похожа на кипарис, всходила в полночь и сияла до зари. Целых восемьдесят ночей сие непостижимое чудо бродило по небу. Звезда являлась на севере, взмывала в зенит, гасла при дневном свете на юге.

Лжетолкователи предвещали василевсу долгую жизнь, великие победы, но какой-то евнух поднес ему в питье яд. Все члены Иоанна одеревенели, могучее тело поразила слабость.

Болезнь застала Цимисхия в походе, он поспешил в Византии, исповедался у митрополита Николая Адрианопольского, поторопил мастеров дивного храма Спасителя при Халке закончить каменный гроб.

Так кончил жизнь победитель князя Святослава, убийца василевса Никифора.

Власть досталась наконец багрянородному Василию, сыну Романа. Освободившись от узурпаторов, истинный государь пожелал своей стране и своим соседям мира. Руси василевс Василий предлагал договор и ежегодную дань.

Ярополк договору обрадовался, утвердил все его справедливые статьи… У князя и в мыслях не было идти войной на болгар или на Корсунь… А помогать войском василевсу – дело доходное. Греки платят воинам щедро. Главное, договор о мире с василевсом – был радостью для Александры.

Княгиня расспрашивала послов о жизни Царьграда, узнала о судьбе Феофано: василевс вернул мать из ссылки.

Три больших ветра обрушились на Киев. Первый в лютень. Поднял снега до небес, засыпал крепостные стены, издали казалось, что и нет их, стен, защиты крепкой. Второй ветер налетел ранней весной. Поднял прошлогоднюю листву, бросил на Киев. В городе долго пахло могилой. Третий ветер пришел с севера, сорвал крыши с домов, унес кур неведомо куда, людей подавил.

Хлопотно было Ярополку – всякая напасть на князе.

Многие заботы не утомляли, все делал в охотку. И Господь пожаловал великой радостью: княгиня понесла.

Приезжал из лесов Баян, пел новые свои песни. Упросил князя отпустить еще на полгода.

Ярополк не противничал: пусть так и будет.

Однажды лунной ночью позвала затейница Александра супруга в сад гулять: на полную луну смотреть.

– Ах, Ярополк! – говорила. – Как хорошо в такую ночь на родине моей, на Босфоре.

– Так у нас Днепр.

– Ярополк! Там другое. Там кипарисы, как темные свечи! Там такие запахи – голова кружится.

– Бабушка моя была в Царьграде. Бог даст, и мы…

– Ой, ой! – сказала Александра. – Знаю, как русские князья ходят на Царьград. Уж лучше здесь поживем…

– Можно и без войска в походы хаживать… – возразил Ярополк. – Бабушка насмелилась… Вот и мы с тобой для нашего сына пойдем в Царьград невесту просить.

– А если родится дочь?

– Отдавать дочь за море далеко, но для дружества ничего не жалко. За сына василевса посватаем, чтоб поглядела на Босфор всласть, как ее прекрасная матушка.

Александра нежно прислонилась к Ярополку.

– Туч нет, а что-то потемнело… Смотри!.. Луна закрывает. Лунное затмение!

– Скорее домой! – потянул жену Ярополк.

– Смотри, смотри! Это же чудо. Чего нам прятаться? От кого?

– От беды.

– От какой беды? С луной это бывает. Давай посмотрим.

И они смотрели, как белое светило медленно закрывала черная луна, как засверкали звезды во тьме, как луна освободилась от непрошеной гостьи.

– Что-то ведь будет, – сказал Ярополк.

– Затмение луны – небесное явление, и только, – не согласилась Александра.

– Хвостатая комета – тоже явление, а Цимисхия не стало.

– Не бери темного в голову, вот и будет тебе светло, – посоветовала Александра.

Всю ночь проворочался Ярополк, вздыхал, о Владимире думал, вспоминал несчастного Олега. Когда-то грели друг друга, лежа под дождем, забросанные сеном… Бывало, и соперничали. Олег ездой на коне похвалялся… Вон чем обернулось братство.

Вспомнил, как встретился с Владимиром, когда бабушка ходила на свою родину, как плыли на быстроходном струге по реке… Тоже ведь чувствовали братство. А потом ужас с Рогнедой, братоубийство, побег… От сего бегства приобретен Новгород. Что за Новгород? Никогда и не увидишь.

Горько было Ярополку. Хотелось детство вернуть, хотелось обнять Владимира.

Не знал: в эту же самую пору, когда он горюет об утраченной братской любви, в доме Блуда совершается кознь козненная.

Тайные посланцы Владимира сулят Блуду златые горы за предательство.

Слово Блуда и теперь было в Думе самое весомое. Все в Киеве делалось, как он хотел. Боярину и золото льстило, и обещанные города для кормления, но более всего – нижайшее челобитие гордого князя. Блуд понял: от его согласия или несогласия зависит судьба династии Рюриков, всей жизни на просторах Киевского княжества, а потому думал быстро. Ярополк ни величия не обнаружил, ни особого княжеского достоинства. Не орел, не сокол: будет довольствоваться малым, что Бог даст. Владимир же, как Святослав, на одном месте долго не усидит, вон как с невестой великого князя обошелся! В Святослава. Глядишь, за Дунай, как батюшка, кинется. И тогда Киев будет его, Блуда.

– Я готов служить пресветлому князю Владимиру, – сказал боярин, приосаниваясь, а сам подумал: это все затеи Добрыни.

Однако задаток будущим несметным сокровищам и милостям был истинно княжеский: ларец с иноземным серебром и золотом.

А жизнь текла себе! Солнышко каждое утро всходило и каждый вечер садилось.

Однажды к Ярополку пришли варяги-христиане, ударили челом построить церковь во имя Богородицы. Ярополк согласие дал. Тогда заволновались жрецы Перуна. Ярополк, задабривая идолопоклонников, подарил золото на усы деревянному громовержцу.

И тут произошло страшное. В полдень, в самый свет, в самый жар, солнце затмилось. Тьма покрыла город и землю, а от светила осталась одна корона. Засвистал ветер, поднял черные столбы пыли. Холодом дохнуло.

Затмение долгим не бывает, через час солнце сияло по-прежнему, но прежнего покоя в Киеве не стало.

Нашлись недовольные в дружине: князь скупо платит. Волновались горожане: войны нет, а Ярополк держит при себе большое войско. Кто-то тайно раздувал недовольство против варягов-христиан. Назревала смута.

Блуд посоветовал Ярополку распустить дружину, а христиан-варягов, чтоб не приключилось бойни, отправить хоть бы и в Родню. Там живут себе поживают со времен Ольги любящие Христа.

Ярополк спрашивал Александру, как ему быть. Она сказала: