Поскольку других мест для сидений вокруг не оказалось, а от заботливого предложения лечь отдохнуть наёмник культурно отказался, убитые горем жители уселись по обе стороны от него, уже нисколько не стесняясь чужака, который и так был на виду у Ясона. Сначала они молчали. Глядя в землю и потирая жуткие мешки под глазами, старшие уже почти не всхлипывали, будто успели смириться с тяжелой утратой.

— А ведь Краки было то восемь всего, — негромко отозвался пожилой мужчина, тяжело вздыхая и поднимая взгляд на яркий керосиновый светильник, висящий в центре приемной. — Сначала сын, теперь вот внук… Надеюсь я, ещё вспыхнут их чистые души во тьме.

— Сколько уж говорить — нельзя разбиваться! — в сердцах воскликнула молодая барышня. — Когда друг друга держались — горя не знали! Вон чужак за один токо день с этой «тварью» управился, а нам поодиночке и жизни не хватит!

— Тише! — недовольно шикнула Магда, отпрянув от груди измученного проводами вождя, и тут же смягчила свой укоризненный взгляд. — В тебе есть воля, сестра! Держись что есть сил!

— Прости, Магги, не сдержалась. Уж сил нет… — девушка виновато опустила глаза и тихонько заплакала в ладони. Удрученный мужчина, всё это время просидевший как истукан, вдруг опомнился и принялся успокаивать бедолагу, а вот старша́я, за всё это время не проронила ни слова. Сложив руки на коленях, она тихонько сидела сбоку от чужака и тоскливо глядела сквозь суетливый народец, уже во всю готовящийся к очередному переезду:

— Они так же молоды, как и наши новые ангелы, — она тихо вздохнула, не обращая никакого внимания на окружающих. — Ах, если бы только было кому защитить наших чад… Не наша это война. Не наша…

— Слухай, чужак, — обратился к Райану тот самый мужчина, который едва сумел убаюкать тихие рыдания соплеменницы, — спасибо, шо ли, тебе. Вроде не наш, а ведь подсобил с переездом спокойным. Да уж хоть как, но всё ж сердца наши растерзанные успокоил. Пускай даж что местью благой.

— Это моя работа, — холодно ответил наёмник, вертя в руках игрушечную модель осколочной гранаты, которой с ним расплатился Марсини. — Если точнее: нажился на вашей проблеме, как и любой бродяга.

— Видно, похвалы тебе и не надо, — тяжело вздохнула Энни, снимая тугую шапочку и поправляя упавшую за спину копну длинных растрепанных волос. — То уже воя скорбного отголоски. Уж не помочь нам теперь, да и детям нашим помочь было некому, вот и сгинули у варваров в лапах. Что ни потеря — урок. Жаль только болючий такой. Аннишка моим единственным светом была, да всё равно, что уж сейчас? Только скорбеть да сетовать на «месть священную» и «ярость благородную». Я знаю, ты тут не по своей воле, но ведь работал по оной, значит уже подсобил. Хотя бы горе родительское унял, да души убивец погреб. Может быть там, наверху, им и воздастся, а может и нет. Мы-то не знаем, что за житиё у варваров этих, что так они уж целый век бесятся. Быть может, для них уж и нет других путей к выживанию, вот и бьются как могут. А может, как звери сдичали. Куда нам понять? Мы то и сами как дикари живем, разве что не только рушить умеем.

Её монолог не был прямым обращением к кому бы то ни было. Глядя в одну точку, Энни монотонно излагала всем очевидную мантру, даже не задумываясь о том, слушают её или нет. Сидящие рядом притихли и молча внимали словам медноволосой жрице, которая вот-вот собиралась выдавать доченьку замуж. Даже Вэнс начал невольно прислушиваться к словам скорбящей матери, хотя это было ему совершенно несвойственно.

— Так что да, как бы там ни было, заслужил ты благодарность сероглазый, — коротко добавила женщина, одарив наёмника абсолютно пустым и безжизненным взглядом. — Чем уж ещё мог ты помочь, когда уж такое случилось? Только работу свою выполнять, даже если то всё безразлично тебе. В этом, родные мои, наша вина. Не уберегли потомков, да хоть каратели ихни усопли им вслед, только по сторону другую, уж это так точно.

Зрелая дама вновь погрузилась в свои мысли; барышня помоложе опять зашлась в ужасных рыданиях, уткнувшись в плечо отрешенного мужчины, который по-прежнему находился в полу-амебном состоянии; старик ушел в общую комнату, а Райан внезапно почувствовал жуткое отвращение к сложившейся ситуации.

— Нет, не заслужил, — зло фыркнул тот, резко поднявшись и раздраженно захромал прочь к арендованной комнате, напрочь забывая об оставленном у ящика костыле.

Усевшись на твердую кушетку, Райан устало облокотился спиной о шероховатую стену и раздраженно вытаращился в потолок, слегка подрагивая распахнутыми веками. Всё, вроде бы, было в порядке, но где то на подкорке подсознания появилось настолько паршивое ощущение, словно ему на голову только что вылили ведро ледяной воды.

— Не за что меня благодарить! — вслух выругался Вэнс, с силой зажмурив глаза. — Я сам себе развлекуху устроил, только вот как-то не весело! — сквозь зубы добавил он, едва касаясь выпирающих из-под футболки военных жетонов.

Чувство стыда никогда не посещало грозного воина, который уже давно привык к холодному расчету, напрочь игнорируя любую мораль и человеческий фактор. Для совершения каких-либо действий ему всегда хватало одного четкого приказа или размеренной просьбы, за которыми всегда следовало вознаграждение и теплое местечко под властным крылом Бирму́нда, где он провел чертовых пятнадцать лет. Но теперь у него не было ни авторитетных столпов, ни честной награды. В отместку, сделанное дело аукнулось каким-то до жути неприятным для него ощущением, которое Райан вряд ли бы смог описать хотя бы навскидку, не то чтобы сделать из этого какие-то выводы. Но почему-то, именно сейчас, он был сам себе же противен.

— Странно, — сухо прохрипел долговязый, делая несколько внушительных глотков из фляги, в которую совсем недавно набирал кристально-чистую воду из того самого злополучного источника. — Может поэтому ты так злился, когда я бездействовал, брат?

Сидя в раздумьях до самого утра, Вэнс не сразу сообразил, куда именно делся его костыль и почему так сильно опухла забинтованная нога. Припоминая, где именно он мог его забыть, он мысленно отругал себя за идиотскую забывчивость и неспешно покинул комнату, двери которой даже не удосужился подпереть. Так и не разобравшись с нахлынувшим на него разочарованием в самом же себе, Райана поспешно направился к местному вождю за наградой и немногословно принял львиную долю отработанного свинца, покрывшую расход его амуниции на пару лишних магазинов. Собрав все нажитое в громоздкий рюкзак, он снова пожал руку Джейсона и, сухо пожелав