Самой актуальной темой была эвакуация. Эвакуированная из осажденного Ленинграда Анна Ахматова готовилась ехать дальше. Обсуждала с друзьями, куда лучше: в Чистополь или в Свердловск? В Казань или в Куйбышев? В Ташкент или в Ашхабад? Предсказывала, что в Москве скоро “будет тоже голод и холод; ничего не будет, ни еды, ни дров, ни керосина”.1045

Многие боялись, что немцы войдут в Москву, и готовы были хоть пешком идти на восток. Другие, напротив, считали, что бояться нечего. “А каково будет переносить унижение, когда в Москве будут хозяйничать немцы?” – сказала Эмма Герштейн во время одного из таких разговоров. “Ну так что? Будем унижаться вместе со всей Европой”, – “невозмутимо” ответила ей актриса Малого театра, “родом с Волги, красавица с прекрасной русской речью”.1046

В первых числах октября под Брянском оказались окружены три советские армии вместе с командующим фронтом генерал-полковником Еременко. Будущий герой Сталинградской битвы был ранен, его вывезли на самолете в Москву. Большая часть окруженных под Брянском войск погибла или попала в плен, но 10–15 % процентов личного состава, с винтовками и пулеметами, но почти без тяжелой техники, сумели вырваться из окружения. Гораздо хуже пришлось Западному и Резервному фронтам. 7 октября 3-я танковая группа генерала Гота и 4-я танковая группа генерала Гёпнера замкнули кольцо окружения под Вязьмой. В котел попали 36 стрелковых дивизий и 9 танковых бригад. И хотя отдельные группы будут еще долго пробиваться к своим[158], но большая часть окруженных войск погибла или попала в плен уже к 13 октября. Это было одно из самых страшных поражений Красной армии за всю ее историю: “По существу, Западный, Резервный и Брянский фронт, как оперативно-стратегические объединения, перестали существовать”, – пишет историограф вяземской катастрофы Лев Лопуховский. На фронте образовалась брешь шириной в 500 километров, закрыть ее было нечем: “…немецкие танки продвигались к окраинам Москвы, размалывали, расплющивали скованную утренними заморозками проселочную грязь, стряхивая железным лязгом гусениц, ревом моторов последнюю ржавую листву с придорожных берез, еще местами уцелевшую от острых ночных ветров, дующих предзимним холодом с севера по осенним лесам, через которые еще продолжали вырываться из окружения остатки державших передовую оборону полков…”10471048

Москвичи следили за событиями на фронте по сводкам Совинформбюро, которые были обтекаемыми и не столько информировали, сколько вселяли оптимизм: уничтожено столько-то фашистских танков, самолетов, потери противника растут. Однако начиная с 10 октября даже передовицы “Правды” стали тревожными.

“Фашистские захватчики, неукротимые в своей бешеной злобе и ненависти к нашей родине, бросают в бой всё новые банды озверевших разбойников. Они рвутся к жизненным центрам нашей страны, сея смерть и разрушение, оскверняя нашу родную священную землю. Советская страна, наш народ и его великие завоевания в опасности”. “Больше организованности, выше бдительность!” – призывала “Правда” 10 октября 1941 года.

С каждым днем заголовки передовиц становились всё трагичнее.

Это сообщение могло не вселить решимость, а просто посеять панику. Всеобуч – обязательное обучение всего населения от старшеклассников до людей предпенсионного возраста (50 лет) военному делу. Всеобуч ввели приказом ГКО от 17 сентября, в силу он вступил 1 октября. Курс всеобуча – 96 часов – был рассчитан на несколько недель или месяцев, так что бойцы даже теоретически могли успеть пройти лишь вводные занятия. Но если еще не обученных призывают под ружье, то где же Красная армия и ополчение? Или их уже вовсе нет? Что оставалось думать москвичам, старавшимся читать между строк?

Наконец, 16 октября советские люди прочитали в “Правде” страшные слова: “Взбесившийся фашистский зверь угрожает Москве – великой столице СССР. С железной стойкостью отражать напор кровавых немецко-фашистских псов!”

“Разве можно было скрыть, что мы терпим сокрушительное поражение, что наша армия окружена? – писала Эмма Герштейн. – Достаточно было открыть «Правду» и посмотреть передовицу, чтобы понять, что происходит на фронтах. Газета взывает к бойцам, чтобы они берегли свое оружие как зеницу ока, и уже понимаешь, что с фронта бегут”.1049

“Сегодняшнее сообщение пахнет разгромом. …это сообщение – худшее за всю войну. Русские войска отступают под огнем танков и авиации немецкого наступления”1050, – записывает Мур в дневнике.

Паника назревала уже несколько дней. Эвакуация превращалась в бегство. Вывозили целые учреждения. 15 октября Сталин от имени Государственного комитета обороны подписал приказ “Об эвакуации столицы СССР г. Москвы”. Из города уезжали Генштаб, наркоматы, посольства. За несколько дней город изменился больше, чем за несколько месяцев с начала войны. Еще недавно работали почти все театры, а теперь большинство из них закрылось. “Академия наук, институты, Большой театр – всё исчезло, как дым”1051, – писал изумленный Мур.

Железная хватка советской власти ослабела настолько, что люди перестали избегать самых рискованных разговоров. В Москве появились дезертиры, которые будто не боялись милиции и госбезопасности. Эмма Герштейн писала, что в трамваях и троллейбусах можно было услышать открытый спор с дезертиром. Всерьез обсуждали, может ли боец, “бросив оружие, уходить с фронта”. И дезертир не скрывается, не стыдится – он сам “нападает на высокое начальство – нет никакой возможности воевать”. Одни поддерживают его и винят во всём власть (но не Сталина!), другие осуждают, называют “изменником Родины”1052.

Тем временем созданная по поручению ГКО (следовательно, Сталина) комиссия во главе с заместителем наркома внутренних дел товарищем Серовым подготовила список из 412 оборонных предприятий, которые собирались взорвать. Еще 707 необоронных заводов и фабрик предполагалось поджечь или ликвидировать “путем механической порчи”.1053

День 16 октября был довольно холодным. Ночью прошел дождь, а под утро температура воздуха упала до минус пяти. Неглубокие лужи покрылись коркой льда. Потом стало подтаивать. Этим утром москвичи обнаружили невероятное: московское метро закрыто. Прошел слух, будто через метро войска уводят на восток. Возник и другой слух, что был ближе к реальности: метро готовят к взрыву. А значит, город сдадут немцам? Возможно, это обстоятельство и спровоцировало давно назревавшую панику. Началось повальное бегство из города.