За исключением Педро, все роли были распределены. Помимо Минетти в фильме участвовали такие выдающиеся берлинские актеры, как Мария Коппенхёфер, Фрида Рихард[318] и Ариберт Вешер.[319] Теперь я решила, наконец, заняться кандидатом на роль Педро. Мне удалось добиться разрешения на отпуск от его командования, и вот Франц Эйхбергер предстал перед нами собственной персоной. Я не ошиблась в нем. Францль, как мы его называли, великолепно выдержал пробы, за исключением проблем с его произношением, но и на этот счет у меня уже появились кое-какие соображения. К несчастью, Георг Пабст, хотя и по-хорошему поразился обаянию этого молодого человека, все же отверг его — опять-таки в связи со своеобразным акцентом Францля. Что делать? У нас все еще не было исполнителя главной мужской роли. А тут судьба нанесла очередной удар. Ко всеобщему удивлению, Геббельс, доселе столь не любивший Пабста, неожиданно сделал ему фантастическое предложение — снять два больших игровых фильма при непосредственной финансовой поддержке Министерства пропаганды, — «Комедианты»[320] с Кете Дорш и «Парацельс»[321] с двумя звездами, — Вернером Крауссом и Гаральдом Кройцбергом. Я не стала брать грех на душу и лишать Георга столь редкой возможности, он был мне очень благодарен, но фильм снова остался без режиссера. Тут я вспомнила о Матиасе Вимане, моем партнере по «Голубому свету». Он к тому времени успел проявить свой режиссерский талант в постановке «Фауста» на сцене Немецкого драматического театра в Гамбурге.

Пока шла подготовка к съемкам «Долины», мне позвонил Фейт Харлан[322] и, хотя мы не были знакомы, попросил о встрече. Он очень нервничал и сразу же перешел к цели своего визита: «Вы должны мне помочь, фройляйн Рифеншталь, — я надеюсь только на вас». И рассказал, что Геббельс заставляет его снимать антисемитский фильм по роману «Еврей Зюсс». На какие только ухищрения ни пускался Харлан, чтобы уклониться от данного заказа, даже выразил готовность пойти на фронт, но Геббельс воспринял его заявление как саботаж и продолжал настаивать на съемках.

Мне было жаль Харлана. Я хорошо знала Геббельса и понимала, что сейчас, во время войны, нет никаких шансов противостоять ему. Пришлось разочаровать моего гостя. Я не могла оправдать его надежд и помочь. Харлан же полагал, что нас с Геббельсом связывают дружеские отношения и я имею на него влияние. Фейт с недоверием внимал рассказам о моих собственных конфликтах с министром пропаганды. Под конец нашей беседы бедняга пришел в отчаяние и зашелся в истерических рыданиях. Я, как могла, попыталась успокоить его и посоветовала уехать в Швейцарию.

— Меня расстреляют как дезертира. Что станет с Кристиной? — стенал незадачливый режиссер.

Этот разговор я упоминаю здесь лишь по той причине, что не так давно видела по телевидению дискуссию о картине «Еврей Зюсс» и Фейте Харлане, в ходе которой один из его коллег совершенно безосновательно заявил, будто Харлана никто не принуждал снимать фильм и что он пошел на это из обычного честолюбия.

Десятого мая 1940 года по радио передали известие, которого опасались уже много месяцев: война на западе началась. Мы давно жили в невыносимом напряжении, поскольку все знали, что это неизбежно. Многие, памятуя о Первой мировой войне, ожидали многолетних сражений, поэтому ежедневные специальные сводки вермахта воспринимались с удивлением и восторгом. Голландия капитулировала уже через пять дней после вступления немецких войск. Две недели спустя пала Бельгия, и, что казалось совершенно немыслимым, еще через семнадцать дней сдалась Франция. Когда 14 июня передовые немецкие части достигли Парижа, а в сводке вермахта сообщили о победоносном завершении боев в Норвегии, по всей Германии три дня звонили колокола. На улицах реяли флаги, вывешенные из окон и развевающиеся на крышах. Жители Берлина пребывали в полнейшей эйфории. Радио передавало: тысячи людей на улицах приветствовали Адольфа Гитлера возгласами ликования. Я тоже послала ему поздравительную телеграмму. Но все, кто ждал наступления скорого мира, ошиблись. Сражения еще только начинались…

Хотя французы уже капитулировали, Муссолини объявил им войну и ввел итальянские войска в Южную Францию.

Из-за войны пришлось съемки «Долины» перенести из Испании в Германию. Вместо Пиренеев мы выбрали горы Карвендель. На холмистых лугах в Крюне близ Миттенвальда в испанском стиле были построены наша кинодеревня «Роккабруна», замок и мельница.

Когда я впервые увидела эти сооружения, меня чуть не хватил удар. Декораторы совершили роковую ошибку. Они построили деревню без учета заранее оговоренного места установки камеры. Дома находились на таком большом расстоянии друг от друга, что было невозможно снять общий вид деревни с горами на заднем плане. Чрезвычайно дорогие декорации никуда не годились. Гораздо хуже потери почти полумиллиона марок оказался тот факт, что полутора месяцев, нужных для строительства новых декораций, у нас уже не было. Шел июль, а до начала зимы натурные съемки требовалось закончить. Фирма «Тобис», уже заключившая предварительные договоры на прокат «Долины» на сумму в двенадцать миллионов марок, настаивала на начале работ.

Проблема возникла и с необходимым для съемок картины ручным волком. Раздобыть зверя директору картины никак не удавалось. Траут разыскивал хищника везде, где только можно, обзвонил все цирки, но всегда получал один и тот же ответ: львы, медведи, тигры и другие животные поддаются дрессировке, а вот волки нет. Мы решили было использовать для съемок в нашем фильме дрессированных овчарок, но на экране четко просматривалось, что это собаки, а не волки.