Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сказал это так… тихо, но твёрдо. И смотрел не на меня, а на сына. А я…
Я просто отвернулась и закусила губу.
— Я же рассказывал тебе. Её звали Лил и она умерла сразу после твоего рождения.
— Да, — кивнул мальчик. — Я знаю. Ма-а-ам, дядя Рат обещал показать сокровищницу! Ты пойдёшь с нами?
Я не успела ответить.
— Ты не слышал меня, Эдди? Твоя мама умерла. Ты можешь называть Рональду просто по имени, но она тебе не…
— Папа! — ребёнок подскочил, подбежал к Грэю и схватил его за руку. — Ты не прав, папа.
Несмотря на весь трагизм ситуации, я не смогла сдержать улыбки — четырёхлетний мальчик, заявляющий своему отцу, что он «не прав», выглядел забавно.
Вот только Грэю так не казалось. Он сжал зубы, даже скулы побелели, и процедил:
— Дома поговорим. Пойдём, Эдди, — и первым направился к выходу из тронного зала, не замечая попыток мальчика взять за руку и меня тоже.
День прошел как в тумане. Грэй, не удостоив меня даже взглядом, вскоре оставил нас и направился к императору, а мы с Ратташем и Эдди спустились вниз, в подвалы, где мужчина провёл экскурсию по сокровищнице. И это было бы увлекательно, если бы я не была настолько расстроенной.
Там оказалось много всего интересного, от драгоценностей до различных магических артефактов. Рат даже показал, как действуют некоторые. Эдди увлечённо крутил головой из стороны в сторону и возбуждённо подпрыгивал, если замечал что-то любопытное.
Мальчик настолько устал в сокровищнице, что моментально уснул, стоило нам вернуться в покои императрицы. И пока он спал, я пила чай вместе с Дорианой и Ратташем, но так нервничала и переживала из-за Грэя, что не запомнила, о чём мы говорили.
Потом Эдди проснулся, мы пообедали и успели немного погулять по парку, но тут вернулся Грэй. Он по-прежнему был раздражён и старался не смотреть на меня, разговаривая только с Эдди.
И так продолжалось целый вечер, даже после того, как мы вернулись домой. Остальные тоже заметили неладное, но, к моему удивлению, и не подумали вмешиваться или расспрашивать, в чём дело. Только Ари понимающе улыбалась, опуская голову.
А Грэй злился всё сильнее и сильнее. Я видела — он хочет высказать мне всё наболевшее, но не решается в присутствии Эдвина и остальных.
Именно поэтому после ужина я предложила:
— Пойдём, прогуляемся? Ари, ты ведь посидишь с Эдди? Мы ненадолго.
Ответом мне был кивок и всё понимающий взгляд.
— Ему скоро спать, — проворчал Грэй, но тем не менее направился к входной двери.
— Я уложу Эдвина, если понадобится. Не волнуйтесь.
Я благодарно улыбнулась Араилис и вышла из дома вслед за Грэем.
Начинались сумерки, и вечерняя прохлада нежно касалась щёк, будто утешала и пыталась подарить надежду.
Облака на небе казались похожими на птичьи пёрышки. Такие же лёгкие, будто чёрточки на серо-голубом покрывале вечности. И ниже, у самого горизонта — догорающие угольки солнечного костра. Пройдёт немного времени, и он совсем погаснет, чтобы вновь разгореться на рассвете завтрашнего дня.
Грэй молчал до самого императорского парка. И только убедившись в том, что мы одни, обернулся ко мне.
— Ты не представляешь, как я зол.
— Почему не представляю? Очень даже представляю, — сказала я тихо. — У тебя глаза сейчас почти чёрные и узкие, потому что ты их щуришь. И…
Я не договорила — он сделал шаг вперёд и, схватив меня за волосы, потянул за косу, которую я переплела после обеда, заставив поморщиться и запрокинуть голову.
Больно не было, по крайней мере не физически. Грэй контролировал свою силу. Но слёзы всё равно выступили на глазах — от обиды.
— Зачем ты внушила Эдди, что ты его мама? Знаешь ведь, что Лил умерла во время родов! Зачем, Ронни?!
— Я не внушала! Он…
Грэй перебил меня, сильнее повышая голос:
— Я любил и люблю свою жену, Ронни! Эдвин должен знать, кто его мать! Зачем ты ввела его в заблуждение? Что ты хотела этим доказать?!
Я всхлипнула.
— Он… сам… Эдди сам, я ничего не делала… Я пыталась его отговорить, но… Он всё понимает, Грэй! Он знает о Лил, знает, что она его мама… Но мальчик… он же маленький совсем! Грэй… Эдди сказал: «Она — мама, которая ушла. Ты — мама, которая вернулась».
После этих слов он вдруг отпустил меня. А в следующее мгновение подскочил к ближайшему дереву и ударил кулаком по его поверхности. Раз, ещё раз, и ещё…
Испугавшись, я бросилась вперёд и встала между деревом и Грэем. Глаза мужчины яростно сверкали, костяшки пальцев были разбиты в кровь, но он всё-таки остановился и, тяжело дыша, уставился на меня.
— Перестань, пожалуйста! Я тебя прошу! Ну зачем ты бьёшь это дерево?! Оно-то здесь при чём?!
Грэй хрипло рассмеялся.
— Тебе больше всех жалко деревья, да? Ты… лесная девочка…
Я покачала головой и отступила назад, упираясь спиной в широкий ствол многострадального дерева.
— Зачем ты так, Грэй? Каждому ребёнку нужна мама, я понравилась Эдди, вот и всё. Он же маленький. А про Лил он знает, император рассказал и портрет даже показал.
— Император?..
— Он сказал, чтобы я не лишала Эдди такой возможности. И я… я просто не могла заставить его перестать называть меня мамой. Да и… наверное, не хотела. Прости. Всё очень запуталось…
Несколько секунд мужчина смотрел на меня, не мигая. Пристально, изучающе, и от этого взгляда мне почему-то хотелось спрятаться.
Чаще всего Грэй был очень милым, но я знала, что он может быть и таким. Властным, жёстким, тёмным.
— Грэй?..
— Да, ты права. Всё очень запуталось, — сказал он тихо, а потом медленно и неспешно подошёл ко мне, наклонился и поцеловал.
Я и не подозревала, что поцелуи одного и того же человека, разделённые всего несколькими часами во времени, могут настолько отличаться между собой. Первый — нежный, ласковый танец, трепетный и мягкий. А второй…
Грэй так сильно прижался к моим губам, а потом и ко всему телу, что я ударилась о дерево затылком и спиной. Дыхание перехватило, и я на несколько секунд потеряла способность соображать.
Если бы кора была мягкой, Грэй бы вдавил меня в неё. Но она была твёрдой, и казалось, что мужчина сейчас расплющит меня между собой и деревом.
И губы… они горели от подобной жадности. Больно!
Но потом, когда Грэй вдруг обхватил ладонями моё лицо, я поняла — мне всё равно, как именно он меня целует. Пусть даже так… Я обняла его за шею, стараясь придать хоть немного мягкости этому поцелую, больше похожему на что-то лихорадочное.