встал, приложил носовой платок к челюсти, посмотрел на оставшиеся на нем следы крови, подошел к Дику, размахнулся и мощным ударом свалил его со стула.

Неподвижно лежавший на полу доктор Дайвер очнулся, когда на него выплеснули ведро холодной воды. Пока его, схватив за запястья, куда-то волокли, он приоткрыл тот глаз, который заплыл не полностью, и сквозь кровавую пелену различил мертвенно-бледное лицо одного из таксистов.

– Пошлите кого-нибудь в отель «Эксельсиор», – просипел Дик. – Найдите мисс Уоррен. Даю двести лир! Мисс Уоррен. Due centi lire! Ах вы сволочи… сво…[57]

Глаза застилала кровавая пелена, он задыхался и всхлипывал, но его продолжали волочить по каким-то неровным поверхностям, пока не дотащили до каморки, где швырнули на каменный пол. Потом все вышли, дверь лязгнула, и он остался один.

XXIII

До часу ночи, лежа в постели, Бейби Уоррен читала на редкость вялый рассказ Мэриона Кроуфорда из римской жизни, потом встала, подошла к окну и стала смотреть на улицу. По противоположной стороне расхаживали два карабинера; гротескный вид им придавали арлекинские шляпы и пелерины, ниспадающие фалдами, которые заносило то в одну, то в другую сторону, как задний косой парус яхты при смене галса. Глядя на них, она вспомнила гвардейского офицера, не сводившего с нее глаз во время завтрака. У него был высокомерный вид, свойственный рослым мужчинам, принадлежащим низкорослой нации, рост заменяет им все прочие достоинства. Наберись он дерзости подойти к ней и сказать: «Идем со мной», еще неизвестно, не ответила ли бы она: «А что, пошли» – по крайней мере сейчас ей так казалось, поскольку в незнакомой обстановке она все еще чувствовала себя как в невесомости.

С гвардейца ее мысли снова неторопливо переключились на карабинеров, потом – на Дика. Она вернулась в постель и выключила свет.

Незадолго до четырех утра ее разбудил резкий стук в дверь.

– Да? В чем дело?

– Мадам, это портье.

Она накинула кимоно и, сонная, открыла дверь.

– Ваш друг… фамилия Ди-ивер… у него неприятности. С полицией. Его посадили в тюрьму. Он прислал такси, чтобы вам сообщить. Водитель говорит, он обещал, что ему заплатят двести лир. – Портье сделал паузу, чтобы дать ей время осознать сказанное. – Водитель говорит, у мистера Ди-ивера большие неприятности. Он побил полицейского и сам ужасно избит.

– Сейчас спущусь.

Бейби поспешно оделась под аккомпанемент бешено бьющегося сердца и минут через десять уже выходила из лифта в тускло освещенный вестибюль. Шофер, который привез сообщение, уже уехал; швейцар подозвал другое такси и назвал адрес участка. Пока они ехали, тьма за окном стала редеть и рассеиваться, и от этой неопределенности между ночью и днем нервы Бейби, еще не пришедшие в нормальное состояние после сна, были немного натянуты. Ей хотелось, чтобы поскорей настал день; на широких проспектах казалось, что рассвет уже близок, но когда движение ненадолго замедлялось, нетерпеливые порывы ветра налетали со всех сторон, и свет словно бы снова переставал прибывать. Миновав фонтан, громко плескавшийся где-то сбоку в густой тени, машина свернула в такую извилистую улицу, что казалось, будто домам приходится ежиться и отступать, чтобы не выскочить на проезжую часть; тарахтя и подпрыгивая на булыжной мостовой, автомобиль подъехал к дому с заплесневевшими стенами, на зеленом фоне которых резко выделялись две сторожевые будки, и, дернувшись, остановился. Неожиданно из фиолетовой темноты подворотни донеслись истошные вопли Дика.

– Есть тут хоть какие-нибудь англичане?! Или американцы?! Англичане здесь, спрашиваю, есть?! О господи! Итальяшки проклятые!..

Крики стихли, раздался яростный стук в дверь. Потом воздух снова огласился воплями:

– Эй, есть тут американцы? Англичане тут какие-нибудь есть?

Бейби побежала на голос через арку во двор, замерла на мгновение, не зная, куда двигаться дальше, потом различила в полумраке небольшое караульное помещение, откуда, судя по всему, и неслись вопли, и бросилась туда. Двое карабинеров вскочили при ее появлении, но она метнулась мимо них к двери, за которой находилась камера.

– Дик! – закричала она. – Что случилось?

– Они мне глаз выбили, – заорал он в ответ. – Надели наручники и избили! Чертовы мерзавцы…

Круто развернувшись, Бейби шагнула к карабинерам.

– Что вы с ним сделали? – прошипела она с такой яростью, что они отшатнулись, не зная, чего от нее можно ожидать.

– Non capisco inglese.[58]

Она осыпáла их проклятиями по-французски; ее безудержный самоуверенный гнев заполнил собой всю комнату, он обволок карабинеров так плотно, что они съежились, беспомощно пытаясь высвободиться из пелен вины, которыми она их душила.

– Делайте же что-нибудь! Делайте что-нибудь!!!

– Мы ничего не можем сделать без приказа.

– Bene. Bay-nay! Bene![59]

С бешеной страстью она выплескивала на них огненные потоки ярости, пока они, выдавив извинения за свое бессилие, не стали переглядываться, явно заподозрив, что произошла какая-то чудовищная ошибка. Бейби подошла к двери, ведущей в камеру, прильнула к ней, почти лаская, словно сквозь эту дверь Дик мог почувствовать ее присутствие и ее силу, и крикнула:

– Я еду в посольство, но скоро вернусь! – Метнув на карабинеров последний, исполненный злобной угрозы взгляд, выбежала.

Подъехав к посольству, она расплатилась с таксистом, который не пожелал ждать. Было еще темно, когда она, взбежав на крыльцо, нажала кнопку звонка. Сонный швейцар открыл лишь с третьего раза.

– Мне нужен кто-нибудь из посольства, – сказала она. – Кто угодно, но немедленно.

– Все еще спят, мадам. Мы открываемся только в девять.

Его замечание о времени она отвергла решительным взмахом руки.

– Это важно. Одного человека… американца… страшно избили. Он находится в итальянской тюрьме.

– Но сейчас все спят. В девять часов…

– Я не могу ждать, – перебила она. – Ему выбили глаз… Это мой зять, его не выпускают из тюрьмы. Мне необходимо с кем-нибудь поговорить. Понимаете?! Вы что, с ума сошли? Стоите здесь и смотрите на меня, как идиот!

– Мадам, я ничего не могу сделать.

– Вы должны кого-нибудь разбудить! – Она схватила его за плечи и свирепо тряхнула. – Это вопрос жизни и смерти. Если вы кого-нибудь не разбудите сейчас же, не знаю, что я с вами сделаю…

– Мадам, будьте любезны, уберите руки.

Откуда-то сверху, из-за спины швейцара, донесся недовольный голос с типичным массачусетским выговором.

– Что там такое?

– Тут дама, сэр, – с облегчением отозвался швейцар, – она меня трясет.

Он отступил внутрь, чтобы объяснить подробней, что происходит, и Бейби, воспользовавшись случаем, тут же ворвалась в холл. На верхней лестничной площадке, кутаясь в расшитый белый персидский халат, стоял заспанный молодой человек весьма странного вида. У него было неестественно красное лицо какого-то монстра, казавшееся мертвым, несмотря на яркий цвет кожи, а над