В двух комнатах, которые предоставлены в распоряжение Центрального актива в 13-м лагере, сидят еще два австрийских активиста и один венгр, который слишком честолюбив, чтобы быть еще и умным.

Так Центральный актив начинает работать. Последние известия и информационные бюллетени рассылаются по лагерям.

Центральная стенгазета пересылается из лагеря в лагерь.

Пропагандисты готовят рефераты, а затем, прихватив с собой свои рукописи, направляются в лагеря, где выступают перед пленными.

Через несколько месяцев каждый из нас обзаводится пропуском, с которым он может беспрепятственно ходить из лагеря в лагерь, чтобы выполнять свою работу и съедать порцию супа. Последнее, конечно, только в том случае, если его приглашают к столу. Это как везде в мире.

И работа кипит, успехи чередуются с неудачами. Обещаний дается много, дел выполняется мало.

Так, например, 1 мая, через два года после окончания войны, мы выступаем на собрании перед военнопленными:

— Начиная с этого дня в первую очередь на родину поедут лучшие рабочие и самые благонадежные антифашисты!

Вы скажете, что ваши начальники уже давным-давно обещают вам это. Вполне возможно. Но на этот раз это официальное решение компетентных советских органов: лучшие рабочие, как и самые благонадежные антифашисты, поедут домой в первую очередь!

Трудовые достижения в антифашистском трудовом соревновании достигают невиданных прежде высот! Кто-то вырабатывает восемьсот процентов сверх нормы. Но и остальные добиваются огромных успехов. Гораздо больших, чем русские рабочие. Если бы они в знак благодарности отпустили домой по крайней мере хотя бы одного из этих тысяч добросовестных тружеников, как было обещано с высокой трибуны!

Но нет! Нужно зарабатывать рубли! (Нужно было хотя бы частично компенсировать трудом пленных немцев тот ущерб, который они нанесли, когда с оружием в руках разрушали и убивали. Рабочих рук в послевоенную пятилетку катастрофически не хватало. — Ред.) Какая же это вопиющая политическая близорукость!

Мы в Центральном активе часто убеждались в этом. Но не только мы ворчали по этому поводу и в официальных докладах постоянно возвращались к этой мысли.

Все это приводит в отчаяние.

То, что мы сами не получаем летнее обмундирование, как было обещано еще в январе, нас особенно не беспокоит. В конце концов, большинство из нас экипировано для местных условий просто замечательно: сшитые на заказ пиджаки, брюки, сапоги и даже головные уборы. У каждого из нас имеется несколько комплектов собственного белья. Но если мы не позаботимся о себе сами — по-буржуйски, через свои связи, — то не получим ничего.

Еще одну трудность представляет следующее противоречие: немецкие военнопленные должны познакомиться с прогрессивным Советским Союзом, чтобы после своего возвращения в Германию не попасть в сети врагов Советского Союза. Итак, они должны познакомиться! Но ведь существует распоряжение, в котором ясно говорится, что ни один военнопленный не должен вступать в более тесный контакт с местным населением, чем это необходимо для исполнения своих трудовых обязанностей.

Почему же военнопленные не должны вступать в контакт с советским населением?

— С криминогенной точки зрения Иваново — особо опасный город! — объясняет нам лейтенант Михайлов. — Иваново — город греха. Каждую минуту здесь кого-нибудь раздевают на улице или убивают!

— Но ведь можно было бы разрешить военнопленным посетить хотя бы футбольный матч на центральном стадионе!

— Я посмотрю!

Но ничего он смотреть не будет, этот лейтенант Михайлов. Он является ответственным руководителем, курирующим антифашистскую работу во всех лагерях для военнопленных в городе Иваново. Он связан с Министерством внутренних дел. Но он боится подать руку члену Центрального антифашистского актива. А ведь мы самые отборные из избранных антифашистов. Михайлов также боится, что кто-нибудь из нас зайдет к нему в номер гостиницы «Москва», где он временно проживает.

— Подождите меня на углу улицы, когда приходите ко мне с докладом!

И это происходит два года спустя после окончания войны, а может быть, и больше.

Конечно, это не устраивает лейтенанта Михайлова.

Когда Конрад рассказывает ему об очередном происшествии, коротко, конкретно, по-деловому. Лейтенант Михайлов выслушивает его с непроницаемым лицом. Откладывает теплые кожаные перчатки в сторону и достает из своей таинственной планшетки записную книжку. Затем записывает своим энергичным почерком: четвертый лагерь!

— Что опять случилось в 4-м лагере, камрады?

Конрад докладывает. Докладывает конкретно. На лбу крупные капли пота.

— Когда вчера камрад Шмитц вошел в караульную будку четвертого лагеря, дежурный офицер не хотел его пропускать на территорию лагеря.

— Какой дежурный офизер? — Лейтенант Михайлов всегда говорит «офизер». Это придает его немецкому языку некую изюминку.

— Высокий. Его фамилию мы не знаем. Когда камрад Шмитц вошел в будку, на часах было шестнадцать тридцать.

— Мы называем его «почему», — включается в разговор Шмитц. — Так как он в каждом предложении употребляет слово «почему».

— Тогда я его знаю, — говорит лейтенант Михайлов улыбаясь и одергивает свою элегантную гимнастерку.

— Хотя камрад Шмитц предъявил реферат, заверенный вашей подписью, товарищ лейтенант, дежурный офицер продолжал чинить препятствия. Когда камрад Шмитц назвал ваше имя, дежурный заявил, что в лагерь можно войти только с пропуском, подписанным капитаном Белоровым. Камрад Шмитц еще раз обратил внимание дежурного офицера на то, что именно он несет ответственность за срыв политзанятий. Ведь военнопленные тем временем уже собрались в столовой. Дежурный употребил в адрес камрада Шмитца оскорбительное выражение, в ответ камрад Шмитц покинул караульную будку.

Это происшествие не единственное, уже неоднократно в 4-м лагере саботировалась антифашистская работа.

— Ну хорошо! — говорит лейтенант Михайлов.

И в следующий раз в 4-м лагере уже никто не препятствует очередному пропагандисту выступать со своим рефератом.

Вместо этого придумывают новую пакость.

Например, в Горький направляется рабочая бригада, в которую включают несколько курсантов. Часто курсанты бывают одеты лучше, чем обычные пленные. Во время обыска у них отбирают самые хорошие вещи. Ведь все рабочие бригады, убывающие в длительную командировку, в обязательном порядке подвергаются тщательному обыску. Вот такой обычай в этой стране.

Но, кроме того, у курсантов отбирают конспекты антифашистских лекций. Все ценные мысли из антифашистской школы в Талицах.

Во время обыска отбирается вся печатная продукция. Они отобрали даже Библию, которая имелась у одного из военнопленных.

Совершенно случайно при этом присутствовал один из членов Центрального актива, который привел в движение все рычаги вплоть до политотдела, чтобы, по крайней мере, вернуть курсантам их лекции.