дважды незнакомых предметов. Это объясняет жалобы на то, что при всем количестве школ так мало выпускников, умеющих читать и писать. Это также объясняет, почему священники продолжали читать проповеди и преподавать катехизис на единственном языке, который большинство их прихожан действительно понимали". Даже там, где знакомство с французским языком распространялось, пострадавшие дети долгие годы оставались в меньшинстве. Только не ранее 1880-х годов, а скорее всего, к концу века, можно было ожидать, что усилия 1860-1870-х годов приведут к появлению большинства взрослых, владеющих национальным языком.

"В деревнях любой, кто пытался говорить по-французски, не избежал бы насмешек соседей, - рассказывал в 1864 г. один из педагогов Луары. "Он становился объектом насмешек "*° Необходимо учитывать этот и другие виды давления. Уважение к большинству или просто к старшим, наличие в семье или общине родственников, не говорящих по-французски, поддерживало использование местной речи. Жак Дюкло родился в 1896 году. Его родители знали французский язык (дата соответствует действительности), но не использовали его дома, возможно, потому, что его бабушка и мать не понимали его. Маленький мальчик выучил французский только в школе.

Поэтому переход должен был быть медленным. В то время как население уже успело сместить баланс в пользу французского языка, давление среды, то есть общей практики, работало на защиту и принуждение к использованию местной речи, и школьные учителя чувствовали, что ведут одинокую борьбу. Даже когда родители стали желать, чтобы их дети учились в школе, война не была выиграна: "преподавание французского языка не дает никакого прогресса, ... все говорят на гасконском" (Тарн-и-Гаронна, 1873 г.); "преподавание везде ведется на французском языке, но вне школы говорят на патуа" (Тарн-и-Гаронна, 1877 г.); "ученики плохо выражают себя в письме....Трудно в платах, где постоянно говорят на патуа" (Пюи-де-Дем, 1877 г.); "необходимо учить студентов французскому языку" (Воклюз, 1883 г.). Лучшее, что можно было сказать о Коррезе в 1893 г., - это то, что "все достаточно хорошо говорят и понимают по-французски, но обычным языком остается patois". Тем не менее, к концу века равновесие здесь перевесило в сторону французского языка; свидетельство тому - местный священник, прекративший произнесение проповеди и катехизиса в Лимузене.

Но усилия, которые привели к такому результату, пришлось приложить в 1870-х годах. Статья 24 официальных правил для государственных школ в Басс-Пиренеях, опубликованных в 1874 г., "категорически" запрещала использование patois в беарнских школах, где французский язык достиг успехов, и рекомендовала "упражнения в переводе и другие методы" для того, чтобы баскские дети "овладели французским языком". Уже в 1876 г. в одном из отчетов подчеркивалось, что учителя баскских школ, не владеющие баскским языком, испытывают большие трудности, поскольку никто из детей не может говорить ни слова по-французски. К 1881 г., хотя дети басков и беарнцев не говорили по-французски, кроме как в школе, последние, по крайней мере, начали "присоединяться к общему движению", в то время как баски упорно избегали "освобождающего действия французского гения". Многие пиренейцы, по-видимому, упорно сопротивлялись этому "освобождению" от местной речи. От одного конца горной цепи до другого преобладали баскский, беарнский, каталонский, гасконский или другие диалекты Oc, и учителя конца 1880-х гг. считали французский язык самым трудным из всех, которые им приходилось преподавать. В 1897 г. Поль Болейг, директор школы в Арьеже, отмечал, что в педагогических работах предполагается, что дети говорят по-французски, в то время как "на самом деле все обстоит совсем иначе. В подавляющем большинстве наших сельских школ дети приходят... зная лишь немного французского языка и слыша только патуа, на котором говорят дома. Это есть и еще долго будет оставаться общим правилом".

Возможно, Бюлайг слишком много обобщил из своего опыта в Арьеже, но, конечно, не слишком много, когда речь шла о Бретани. Инспекционные отчеты 1870-х гг. свидетельствуют о незначительном влиянии школ в регионах, где тринадцати- и четырнадцатилетние мальчики в школе с трудом понимали прочитанное или выученное на французском языке - "а число тех, кто посещает школу до тех пор, пока она существует, очень ограничено", - добавил один из инспекторов. Ректор Бодуэн из Ренна в своем большом докладе за 1880 г. говорил о необходимости "франкофикации" полуострова, особенно трех департаментов Нижней Бретани, путем распространения школ, что только и могло "действительно объединить полуостров с остальной Францией и завершить историческую аннексию, всегда готовую распасться". Столь высокие цели оправдывали любые средства. Бретонский язык был изгнан из школ. Детей, уличенных в его употреблении, систематически наказывали - сажали на сухой хлеб и воду или отправляли чистить школьную уборную. Ректор Бодуэн приводил в пример методы германизации Эльзас-Лотарингии; в 1895 г. бретонский патриот из Сен-Брие сравнил школьную политику Франции с политикой немцев".

Излюбленным наказанием, унаследованным от иезуитов (которые, по иронии судьбы, использовали его для навязывания латыни своим франкоязычным подопечным), был знак стыда, который должен был показать ребенок, пойманный на родном языке. Жетон мог быть разным. Это мог быть картонный билет (Доррес, Пиренеи-Ориентали), деревянная доска (Эрр и Палау, Пиренеи-Ориентали), прут или палка (Ангустрин, Пиренеи-Ориентали), колышек (Канталь), бумажная лента или металлический предмет (Фландрия), кирпич, который держали на расстоянии вытянутой руки (Коррез). Ребенок, получивший такой "символ", хранил его до тех пор, пока не заставал другого ребенка, не говорящего по-французски, не произносил его и не передавал дальше. Ученик, оставшийся с "символом" в конце дня, получал наказание. В сельских школах Бретани символом позора было сабо. Морван Лебеск, учившийся в этих школах в годы после Первой мировой войны, вспоминал об этом наказании с горечью, что говорит о том, что бретонец не умирал легкомысленно. И все же к 1895 г. наш анонимный бретонский патриот мог заявить о "систематическом исключении бретонского языка", что способствовало его дискредитации в глазах говорящих на нем людей, которые видели в нем знак невежества и позора.

a

 

Наш друг из Сен-Брие был и прав, и не прав. Французский язык набирал силу. Но не столько благодаря гонениям, сколько благодаря тому, что крестьяне все больше понимали полезность менее церковного языка и навыков, полученных в школах. Всеобщая воинская повинность способствовала распространению французского языка и сделала его знание хотя бы в общих чертах важным для большего числа людей. Введение и распространение детских садов -alles d'astle, освобождавших учителей от заботы о трех- и четырехлетних детях, отданных на их попечение, приобщало маленьких детей к авторитетам, говорящим на французском, а не на родном языке.

Самое важное, пожалуй, то, что все больше девочек получали образование, все больше девушек и женщин изучали французский язык, все больше матерей могли говорить по-французски со