переулки и дворы этой округи, когда-то на стадионе поблизости играл в волейбол. Кто-то светит фонариком, кто-то подсказывает дорогу, тут же раздают стальные прутья для баррикад.

Здание Парламента освещено, в больших окнах силуэты людей. До чего же "Белый дом" России не приспособлен для обороны! Как легко будет целиться по окнам из темноты — и как трудно разглядеть штурмующих в темени переулков! Что делать, это гордое здание строилось не для войны.

Начинается дождь. Из нас четверых только Ольга готова к этой неожиданной напасти. Не повторяй наших ошибок, Ларс, — когда пойдешь защищать от танковой атаки Гетеборгскую ратушу, непременно захвати зонтик!

Баррикады вокруг дома возвели не только быстро, но и достаточно качественно — если на штурм пойдет пехота, завалы ее задержат. А вот от танков это не защита: стальная громадина сомнет такую баррикаду за пятнадцать минут.

На что же надеяться?

К счастью, вокруг Парламента не сто пятьдесят человек, и не тысяча, и не десять тысяч — уж никак не меньше пятидесяти. И еще прибывает народ. Одна надежда, что люди не станут убивать людей. Слабая надежда. Ведь солдата, не выполнившего приказ, могут и под расстрел подвести.

В толпе тесно. Лица трудно различимы. Кое-где горят костры. Стоим, ждем. Чего? Этого никто не знает. Что будет, того и ждем.

Вот объявляют в рупор, что с Юго-Запада движутся танки, дают инструкции, как себя вести. Задача — просто стоять на их пути, призывать солдат не стрелять в народ, но ни в коем случае не оказывать физического сопротивления, не поддаваться на провокации путчистов. Пытаюсь сообразить, какое сопротивление я могу оказать танку, — воображения не хватает.

Снова голос в рупор: танки остановлены, солдаты отказались атаковать Парламент. Но тут же предупреждают о новой, самой реальной и жестокой опасности: к штурму готовятся особые части КГБ. Это профессионалы, умеющие все. Они могут быть в штатском, неизвестно, откуда они пойдут. Что может толпа противопоставить этой угрозе? Увы, только одно: сохранять спокойствие. И тут же очередная новость: на Садовом кольце показались танки. А ведь это совсем близко.

Что чувствует человек в безоружной толпе? Очень остро ощущаешь, как тонка твоя кожа. Не только слон, но и кабан защищен куда лучше, иной раз пожалеешь, что не родился свиньей. И за что мы такие невезучие?

Мой тебе совет, Ларс: как только получишь первый большой гонорар, поезжай в супермаркет и купи бронежилет. Ты даже не представляешь, насколько уверенней будешь себя чувствовать, когда в Гетеборг ворвутся автоматчики…

Опять забота: какой-то бывалый парень объясняет, что делать при газовой атаке. Оказывается, не так уж все сложно — надо просто натянуть на голову пластиковый пакет!

Ларс, какой же я дурак! У Ивонны на кухне целый ящик таких пакетов, она предлагала мне три или четыре, можно было выбрать самый модный, а я отказался. Когда и у вас начнется, слушайся Ивонну, она дурного не посоветует. Можешь забыть дома кредитную карточку, даже водительские права — но пластиковый пакет всегда держи при себе…

Ты знаешь, после небольшого перерыва я вновь сел за стол и вдруг почувствовал, как тяжело писать. Я никогда не стремился в диктаторы, поэтому руки у меня не дрожат — но мысли путаются. Слишком многое случилось в эти дни. Только вчера похоронили троих погибших, молодых ребят с удивительно добрыми лицами. У них была разная кровь, русская, татарская и еврейская, но на московской мостовой эта кровь смешалась. Я не знаю, каковы похоронные обычаи в Швеции, но буду благодарен, если, прочитав письмо, ты просто зажжешь три свечи или поставишь на стол три цветка. Кто знает, может, эти три мальчика спасли не только меня с Ольгой, но и тебя с Ивонной — ведь подонки, диктаторы на трое суток, уже успели выкрасть у законного президента ключ от ядерных ракет.

Ты наверняка знаешь из газет, как все закончилось. Но должен признаться: даже утром двадцать первого августа мне казалось, что мятеж победит, уж слишком неравны были силы. К счастью, я ошибся: человеческая кожа оказалась надежней брони. Россия вооруженная отказалась стрелять в Россию безоружную.

Итак, фашисты не прошли. Постепенно начинается нормальная жизнь, и я надеюсь хотя бы к концу недели вернуться к повести о любви. По-прежнему магазины почти пусты, впереди очень трудная зима и, скорее всего, голодная весна — зато люди вокруг улыбаются. Теперь мы с тобой снова равны в главном: мы оба живем в свободных странах, нас не давит цензура, мы не боимся чужого уха в телефоне и ночного стука в дверь. Но есть и разница — для тебя это норма, а для меня счастье…

Я все-таки задумался: а какое отношение имеет это письмо к нашей дискуссии? Как происшедшее связано с искусством?

Да почти никак. Разве что забавная и приятная деталь: в столь неподходящей обстановке ко мне несколько раз подходили за автографом. Значит, среди защитников "Белого дома" России были и мои читатели. А один парень, который обе опаснейшие ночи провел на баррикадах, сказал мне, что эти дни в его жизни самые счастливые, потому что он совсем рядом видел писателей Евтушенко, Адамовича, Черниченко и популярного эстрадного актера Хазанова.

Впрочем, если бы переворот удался, его связь с искусством могла бы стать куда более тесной. Как выяснилось, организаторы путча уже заказали на одном из заводов двести пятьдесят тысяч пар наручников. Как ты понимаешь, наручники не бумажные салфетки, их можно использовать многократно. Убежден — новые диктаторы уж никак не обошли бы своим вниманием художников. Не исключаю, что и для меня нашлась бы какая-нибудь завалящая пара стальных колец, и счастлив, что нет необходимости проверять это предположение.

Кстати, мы с Ольгой ни минуты не сомневались, что в этом нерадостном случае ты, Мика, Рольф, Андерс, Лена и Иоран попытаетесь мне помочь. Хотя вряд ли ваши усилия что-либо изменили бы. Во-первых, диктатура питается человечиной и не любит, когда у нее из пасти вырывают кость. А во-вторых, у двухсот восьмидесяти миллионов моих соотечественников нет близких друзей в Швеции — кто помог бы им?

Вот, мой друг, пожалуй, и все. Я дал тебе в этом письме целую кучу весьма полезных советов — от всей души желаю ни одним из них не воспользоваться…

Август 1991

Валерий Полищук

"МЫ, ОГЛЯДЫВАЯСЬ, ВИДИМ ЛИШЬ РУИНЫ…"

Я литератор, однако первую свою профессию, химию, не покидаю. Отработал десяток лет редактором отдела в журнале "Химия и жизнь", но потом вернулся в родную