я видел огромное Солнце, размером в десять или двадцать тех Солнц, которые были в нормальном мире, когда ещё наша Земля, как примерная планета, летала по своей орбите… — Игорь тоскливо посмотрел в окно и продолжил:

— Ну вот. Ещё в Каюжном, где-то через полгода после поездки к кратеру мне приснилось, что мы с Люсей живём в подземелье — вроде погреба или катакомб. Я проснулся ночью, было очень жарко. Попил воды, дал Люсе, а потом вышел наружу. Это было здесь, в Полянах. Снаружи стояла сильная духота. Дом был накрыт навесом, я вышел из-под него, и шёл дождь, тёплый дождь… Я сходил за Люсей, и мы с ней залезли под дождь вдвоём. Помню, что было хорошо и прохладно. А потом пришёл Стас, выбежали остальные. Когда шёл дождь, все выбегали наружу, в остальное время мы сидели в подвалах…

— Интересно, — сказал я. — А для чего ты это нам рассказываешь?

— В этом сне был ещё Ванька, наш сын. И ему там четыре года — то есть как раз столько, сколько будет, когда мы приблизимся к Солнцу.

— Ни о чём не говорит, — сказал Стас. — Рано или поздно у вас родился бы ребёнок. Ты помнил, что во сне его звали Ванькой, вот и назвал…

— Его я так назвала, — сказала молчавшая до этого Люся. — А сон Игорь мне впервые пересказал пару месяцев назад, когда стали обсуждать наше возвращение к Солнцу.

Игорь кивнул, помолчал немного и добавил:

— И потом, в этом сне были люди, я видел их лица. И когда мы приехали в Поляны, я их узнал: это были Артём, Василиса, Катя, Полина, Рустам с Маратом… Я никого из этих людей не знал, когда мы жили в Каюжном, познакомился только здесь. А увидел я этот сон месяцев за восемь-девять до того, как сюда приехать.

Все помолчали, обдумывая услышанное. Спустя пару минут Стас прервал тишину:

— И сколько же здесь было градусов ночью в твоём сне?

— Под навесом где-то пятьдесят, а дождик прохладный, градусов тридцать-тридцать пять. Я так понял, что жили мы здесь в подземельях. Похоже, это была сеть землянок, соединённых подземными тоннелями. Там было терпимо, но, правда, темно. Я свечку зажигал. А снаружи жить было невозможно.

«Землянки… — снова подумал я. — Всё-таки землянки.»

— А над домами навес, ты сказал? — уточнил я вслух.

— Да, точно навес, — подтвердил Игорь.

— Видимо металлический… — предположил Стас.

— Это нам половину улицы накрыть нужно, — сказал я. — Где столько материала взять?

— Столько не нужно, — сказал Игорь. — Я думал об этом. Достаточно вокруг пяти-шести домов разобрать дома по периметру, чтобы, в случае пожаров, на нас не перекинулось пламя… А эти оставшиеся дома накрыть навесом.

— Да, насчёт пожаров, — начал Стас. — Я надеюсь, что нам удастся этого избежать. Во-первых, скорее всего, Земля не сблизится с Солнцем до орбиты Меркурия. А во-вторых, четыреста градусов на Меркурии на экваторе, а в полярных областях минус сто. У Меркурия нет атмосферы, поэтому там такие значительные перепады. Мы тоже находимся далековато от экватора. Надеюсь, у нас всё-таки ограничится сотней градусов днём, а ночью, как Игорь и говорит, будет градусов пятьдесят.

«Под землёй выживем…» — пробормотал я, а потом сказал:

— У нас будет примерно год приятной погоды и солнечного света. За это время мы должны будем вырастить много овощей, злаков, чтобы пополнить запасы. А дальше наступит ад, и мы будем прятаться в норах, которые начнём рыть уже прямо завтра.

— Эх, хорошо бы нам теперь наши боги из преисподней прислали кондиционер, — мечтательно сказала Алёна.

Размышляя, пришла на ум нора Седого Беса и его слова, что когда-нибудь и мне предстоит поселиться в ней. Вообще говоря, нам подошли бы катакомбы или глубокие подвалы промышленных предприятий. Но и коммунисты, и демократы, и автократы забыли построить их в Полянах. Кто-то предложил устроить великое переселение и переехать куда-нибудь в Тамбов или в Пензу, тем более, что подходили к концу наши запасы топлива, да и качество его прилично снизилось за несколько лет. Генератор мы уже почти не заводили, более или менее обходясь ветряками. Пообсуждав, решили отправить в оба города по два человека на разведку. Игорь был против, он утверждал, что раз во сне он видел нас в Полянах, значит, нечего и время тратить на исследование других вариантов.

— Ты фаталист, Игорёк, — сказала Томка. — А как же свобода воли?

— Свобода свободой… — ответил Игорь, — но если события предопределены, то чего тут демонстрировать могущество?

Тут Томка задумалась, а вечером сказала мне:

— Ты знаешь, Генчик, Игорь меня навёл на некоторые мысли. Есть ли предопределение или его нет — это вопрос второстепенный. А вот первородный человеческий грех… Если считать таковым стремление к познанию, использование не по назначению органа шестого чувства… — Томка вопросительно посмотрела на меня.

— Ну да, мы же это уже обсуждали.

— Вот. Если считать эту Машину концепцию верной, то, значит, бедствия насылаются на человечество, грубо говоря, за самостоятельность.

— Мммм… поясни.

— Ну что тут пояснять? Пока человек жил, полагаясь на божественный промысел, он прекрасно себя чувствовал в единении со всем сущим. Но когда люди «стали как боги», они проявили инициативу. А это отличалось от первоначального замысла. В этом — мыслящем — состоянии человек не мог больше сохранять единение с сущим и отделился от него. Сущее потеряло свою часть и стало стремиться вернуть его, одновременно отторгая «бракованные детали».

— Бракованные детали — это мы? Ты меня прости, Тома, я слаб в философии, — подколол я жену. Томка молниеносно ответила шпилькой:

— Ничего, дорогой, я педагог, терпение и снисходительность — это часть моей профессии. Да, бракованная деталь — это человечество. Так вот, наши тёмные воды…

— А тёмные воды — это всё божественное? — не унимался я.

— Скорее, всё иррациональное… Генка! ну хватит уже, послушай!

Я сделал серьёзное лицо и изобразил готовность.

— Всё, Тома. Я внимаю.

— Будешь паясничать, перестану говорить! — предупредила Томка.

— Хорошо.

— Ну вот. Мирозданию необходимо вернуться в состояние равновесия, которое было утеряно, когда люди ослушались и перестали выполнять свои функции. Поэтому через сознание и подсознание человека, особенно через коллективные формы, человечеству внушаются разрушительные идеи — вроде нацизма и