Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Стесняешься? Понимаю. Свои эти, как их, бутерброды, доставай.
– Нет у меня бутербродов.
– О, как? Что ж мамаша не собрала? Или в спешке? Не дело! Надо позавтракать. Без завтрака – ни сил, ни настроения! Рубай!
– Как вас зовут?
– Меня? – обрадовался вопросу старичок. – Егор Ефремович! А тебя?
– Олег. Гастрит у меня, Егор Ефремович. Нельзя жирное. И яйца нельзя. А чай я просто не хочу.
– Эх, – крякнул дед. – Гастрит – дело дрянь. А что можно-то?
– Кефир.
– Э-э… Да ты барчук. Где ж тебе кефир здесь взять? Надо было с собой. Придумал тоже – кефир! Пей чай, не кочевряжься.
Олег перед сном переложил деньги в брюки, которые, естественно, во сне помял. Сейчас расправил их, похлопал по коленкам – чай так чай! Уважим дедушку.
– Через пять минут закрываю туалеты! Уже скоро город! Кому в туалеты – идите в туалеты! – шествовала по проходу проводница, держа в руке огромный ключ от заветной комнатки.
– Эх, плохо, что мамаша не дала тебе с собой ну, чего там можно при гастритах! – сокрушался сосед.
– Да не беспокойтесь вы за меня, Егор Ефремович! Мне пешком – пять минут от вокзала, на улицу Восстания! А там и напоят, и накормят!
«Надеюсь», – добавил он про себя.
– А-а! – подскочил сосед. – Тогда – дело. И точно – к чему дорожный перекус, когда тебя там, наверное, и борщ, и пироги ждут! А мне – так еще и в Кронштадт! Тогда ясно! – и он даже рассмеялся, тут же засунул в рот два куска свиного жира и стал яростно жевать. Закончив, подмигнул Олегу и добавил: – Улица Восстания – место знатное! Я, между нами говоря, когда с пересадками раньше ездил, часто там пережидал.
– Почему? – поддержал беседу Белолобов.
– А-а! – глаза у старичка заблестели. – Щас-то я это дело, – и он щелкнул себя пальцем по шее, – не употребляю, а раньше охоч был – не то слово. Там есть рюмочная, аккурат в двадцать четвертом доме, в подвале. Ну, появилось два-три свободных часа, куда идти – на экскурсию? Я же не москвич, правильно? Ну, мы в рюмочную, заодно и поесть-то надо? А она уже в семь утра открывается. Зашел, полста грамм принял, согрелся, ходишь, куришь, время летит – красота! А потом на дорожку еще полста, рыбкой закусил – и езжай, куда хошь!
Важная информация. Белый Лоб заинтересовался.
– И сейчас работает?
– А что ей сделается? – дед перешел к яйцам. – Там и Людка, наверное, до сих пор наливает, ой, задорная девка! Жалко, у нее большая такая бородавка у глаза – а так все прочее… Ну, как положено. Но не по Сеньке шапка – у нее матрос имелся, ух и шайба, я тебе скажу! Во! – показал он куда-то в потолок. – Как два меня! Шкаф! Серега, туда его! Однажды пришел пьяный, начал ревновать, так всех на улицу вышвырнул! Зимой! И никто не пикнул! Не, – помотал головой сосед, – матросы – ребята лютые. С ними связываться… – тут Егор Ефремович отхлебнул чаю и весь погрузился в воспоминания.
– Мы во сколько прибываем?
– В семь тридцать девять! – зачем-то поднял вверх указательный палец старикан.
Так. Дойти можно быстро, ну, к восьми он будет точно. Ушла – не ушла Марина на первомайскую демонстрацию? Во сколько детей в школах собирают? К половине девятого? Или к девяти? Или к девяти нужно уже в строю стоять где-нибудь у той же Дворцовой? А если нынешняя Марина Горячева – именно Горячева 82-го года, а не 2012-го? А та, будущая Марина, перенеслась не одновременно с ним, а в какое-то другое время? Или в другое место? Или вообще не перенеслась? И тут в восемь утра звонок в дверь – я Олежек из Москвы, где Марина? Выходит Марина, и орет: мальчик, ты кто? А бабушка бежит вызывать милицию. А милиция депортирует в Москву, и протрезвевший папа, вновь ощутив величие и значимость, сдает в психушку для поправления здоровья. Нет-нет-нет, совсем не тот вариант, нет! Будем действовать осторожней.
Допив чай, полностью оделся, собрал постель, отнес проводнице, вернулся, сел, между собой и стеночкой поставил портфель, незаметно сунул в него обратно валюту. Сейчас бы подтянуться раз несколько, растяжечку… Ну, да. Смотрел в окно на скромный северный пейзаж – почему постеснялся свитерок прихватить? Эх – не пришлось бы ему по улицам шляться не день, не два, и не три. Правильно дед сказал – барчук!
Сам старичок тем временем закончил трапезу, ошметки сала и яичную скорлупу собрал в газетку и унес выбрасывать. Вернувшись, вновь раскрыл журнал и принялся его листать. Постепенно пассажиры начали готовиться к выходу – вытаскивали из-под спальных мест чемоданы, хозяйственные сумки, сразу выставляли их в проход, из-за чего более мобильные граждане переругивались с «колхозниками», те в долгу не оставались.
Наконец, состав замедлил ход, и, резко дернувшись напоследок, встал. Люди потекли к выходу, сосед сложил журнал в огромный туристический рюкзак, забросил ношу на спину и крепко пожал Олегу руку.
– Бывай, солдат!
– До свидания, Егор Ефремович! Никогда не знаешь… – подумал: «Кого можно только увидеть в жизни», произнес: – Каких интересных людей встретишь в поездке!
Старикан засмущался, начал готовить свой ответ – быстро в голову ничто не приходило. Стоявший за ними член молодежной компании нетерпеливо брякнул:
– Дед, двигай, что стоишь?
– Эй, лохматик, – повысил Олег голос. – Не торопись – успеешь.
– Что?! – тот даже ничего не понял от удивления.
– Уважай старших, вот что! То есть заткни мусоросборник! Или закрой хавальник, если тебе будет так понятней!
– Пионер! Да ты с дуба рухнул! – парень хотел еще что-то продолжить, но старичок миролюбиво хлопнул его по плечу:
– Ну-ну! Будет! Вы оба для меня – юнцы зеленые! Все вместе идем на выход.
Патлатый еще что-то бубнил под нос, но на перроне кинулся вместе с друзьями обнимать представителей похожей социальной группы, их встречающих, и забыл о существовании школьника.
– Удачи тебе, Олег! – уже на ходу бросил дедушка.
– А вам – здоровья!
Егор Ефремович кивнул и бодро зашагал к зданию вокзала. Белый Лоб пытался вспомнить, куда идти – а, ну все правильно, чуть в сторону от старичка – сквозь здание вокзала, вот привокзальная площадь, она же – Площадь Восстания, направо – продолжение Невского проспекта, налево – через трамвайные линии – на другую сторону, тут где-то и начинается нужная улица.
Санкт-Петербург затянулся в красный кумач, милиция стояла в праздничной форме, огромные плакаты с триумвиратом Маркс-Энгельс-Ленин висели чуть ли ни на торце каждого дома. Плотными группами мимо текли толпы людей, и все в одном направлении, к Дворцовой – демонстрация! Ух ты! Выразим протест мировому капиталу! Долой безработицу в Америке! Догоним и перегоним! Построим! Мы наш, мы новый мир! Кто там сейчас – Брежнев? Ждите Андропова, гайки еще сильнее закрутит. Иногда и вправду подумаешь, что Горбачев – спаситель Вселенной. Хотя ничего и никого он не спаситель. Любая криво и косо сбитая неграмотными строителями-любителями постройка рано или поздно сама разваливается.