работа над рукописью "Homage to Catalonia" уже шла полным ходом, большая ее часть была написана во время длительного пребывания в Саутволде в октябре и начале ноября. В начале декабря, используя в качестве базы дом Ричарда Риса в Хэмпстеде, он позволил себе поездку в Лондон, пообедал с Коннолли и, несмотря на все свое раздражение по поводу "Авторов, принимающих сторону испанской войны", выразил желание встретиться со Стивеном Спендером. Вернувшись в Уоллингтон через день или два, он смог заверить Мура, что "закончил черновой вариант книги об Испании и начал пересматривать". Что касается его следующего романа, то "он будет о человеке, который проводит отпуск и пытается временно освободиться от своих обязанностей". Это первое упоминание о том, что станет романом "Поднимаясь в воздух", который, по мнению Оруэлла, может быть закончен к октябрю следующего года. Рождество было проведено в Саутволде, где старшие Блеры радовали его фотографиями Элеоноры и ее недавно прибывшей дочери Сюзанны, но праздник был недолгим. К Новому году 1938 года Оруэллы снова поселились в "Магазинах". Оруэлл сразу же отправился в свою рабочую комнату, чтобы внести последние штрихи в свою книгу. Эйлин, найдя давно заброшенный фрагмент письма к Норе Майлз, села за работу, чтобы привести его в соответствие с современными требованиями.

Домашняя жизнь Оруэллов имела множество очарованных наблюдателей. Но ценность письма Эйлин к Норе заключается в том, что оно содержит множество подробностей. Ни одно другое свидетельство не дает такого откровения о том, каково это было - быть замужем за Оруэллом, жить с ним в одном доме, выполнять его требования и мириться с некоторыми его поведенческими особенностями. Эйлин пишет, вернее печатает, при свечах, объясняет она: "Видите ли, у меня нет ни ручки, ни чернил, ни очков, ни перспективы отсутствия света, потому что ручки, чернила, очки и свечи находятся в комнате, где работает Джордж, и если я его потревожу, то это будет в пятнадцатый раз за сегодняшний вечер". Фрагмент, который она нашла, - это "очень странное истерическое письмо, гораздо больше похожее на Испанию, чем любое другое, которое я могла бы написать в этой стране". Его темой, помимо домашних интерьеров Уоллингтона, является "ситуация с Жоржем Коппом", который сейчас "более Деллиан [ссылка на романтические романы Этель М. Делл], чем когда-либо". Говорится о письмах к ней, тайно переправленных из барселонской тюрьмы, "одно из которых Джордж открыл и прочитал, потому что меня не было", и о любви Оруэлла к Коппу, "который действительно лелеял его с настоящей нежностью в Испании", где они "спасали друг другу жизни или пытались это делать в почти ужасной для меня манере". Мнение Эйлин об их отношениях через шесть месяцев после их окончания таково.

Наша связь развивалась маленькими скачками, каждый скачок непосредственно предшествовал какому-нибудь нападению или операции, в ходе которой он почти неизбежно должен был погибнуть, но когда я видел его в последний раз, он сидел в тюрьме, ожидая, как мы оба были уверены, расстрела, и я просто не мог объяснить ему на прощание, что он никогда не сможет стать соперником Джорджа. Так он и гнил в грязной тюрьме более шести месяцев, не имея ничего, кроме как вспоминать меня в самые податливые моменты. Если он никогда не выйдет на свободу, что действительно наиболее вероятно, то хорошо, что он успел в какой-то мере предаться приятным мыслям, но если он все-таки выйдет, то я не знаю, как напомнить человеку, как только он снова станет свободным человеком, что он только раз упустил возможность сказать, что ничто на свете не побудит его выйти за него замуж.

Все это наводит на мысль, что Копп, как бы далеко ему ни удалось продвинуть свой иск к Эйлин в тепличной атмосфере Барселоны военного времени, находился в заблуждении. Впоследствии Эйлин пошла на попятную. Испания не так уж сильно доминирует, уверяет она свою подругу: просто обнаружение ее первоначального черновика навеяло старые воспоминания. Письмо уходит в заросли бытовых подробностей - куры, Рождество в Саутволде, пудель Маркс, и, наконец, где-то в ранние часы, появление Оруэлла в комнате, чтобы сообщить ей, что "свет погас (у него была лампа Аладдина, потому что он работал), и есть ли масло (такой вопрос), и я не могу печатать при таком свете (это может быть правдой, но я не могу читать), и он голоден и хочет какао и печенья... и Маркс грызет кость и оставил кусочки на каждом стуле, и на какой ему теперь сесть". Вы подозреваете, что в этом обмене собрано большинство чувств Эйлин к Оруэллу: привязанность, отчаяние, забота, полушутливое признание того факта, что ее муж не совсем из этого мира, а бродит где-то на его одинокой, посторонней окраине, и все это резко акцентируется намеком на то, что Эйлин как-то импровизирует материал, придумывая свои ответы по ходу дела, участвуя в чрезвычайно сложной игре вызова и ответа, где каждое новое требование требует тщательно выверенной реакции. Эта привязанность и забота будут постоянно проявляться и в последующем annus horribilis.

Для большинства людей, которые сталкивались с Оруэллом в начале 1938 года, было ясно, что он нездоров; ясно также, что, начав работу над "Памятью Каталонии" почти с момента своего возвращения, он лишил себя возможности восстановиться после шести физически тяжелых месяцев пребывания в Испании. Уоллингтон также не казался подходящим местом для полуинвалида, чтобы поправить свое здоровье. У Рейнера Хеппенстолла есть несколько странных воспоминаний об этом времени: воспоминание о том, как Оруэлл без приглашения появился на пороге его дома в Лондоне, вечер, проведенный за выпивкой в Сохо ("он увлекся с какой-то пирожницей, и мне пришлось его спасать"), гость был обнаружен женой Хеппенстолла голым в ранние часы, когда он шел в ванную. Посетив Уоллингтон в начале года, Хеппенстолл не был впечатлен предлагаемыми удобствами: "не очень симпатичный коттедж", - подумал он, - деревня была "пустынной", а пара коз в сарае казалась пределом животноводства Оруэлла. На фоне запущенного воздуха "Магазина" и отсутствия отопления Оруэлл и Эйлин явно любили друг друга. Тем временем последствия событий в Испании продолжали опускаться. Еще один небольшой спор разгорелся, когда, отвечая в "Тайм энд Тайд" на письмо читателя по поводу его рецензии на "Испанский завет" Артура Кестлера (Кестлер, корреспондент "Ньюс Кроникл" в Испании, был заключен в тюрьму без суда и следствия после падения Малаги), он сослался на "известный еженедельник", который отклонил его рецензию на "Испанский кокпит". Это вызвало болезненное письмо от Раймонда Мортимера ("то, что вы говорите, не совсем правда"), которого,