– Вы знаете, что последний месяц я вел себя как настоящий праведник.

– Я вовсе не о том говорю,– произнесла я, немного смешавшись.– Вы просто захотели посмеяться… вы нарочно предложили Эжени мое имя?

– Ну что вы,– сказал он холодно.– Уверен, она сделала это из благодарности за вашу доброту. Если, конечно, выбор имени не был просто случайностью.

Я прикусила нижнюю губу, не зная, что возразить на это. Нельзя же было заподозрить, что Александр лжет: он никогда не опускался до лжи, когда дело касалось таких пустяков. Я и сама уже чувствовала, что вспылила напрасно. И все же на сердце у меня было тяжело, я даже ощущала, что беспричинные слезы набегают на глаза.

– И что же,– сказала я, пытаясь говорить спокойно,– что вы теперь сделаете?

– А что вы имеете в виду?

– Ну, вероятно, надо как-то дать понять Эжени, что вы знаете… что вы признаете ребенка.

Он внимательно посмотрел на меня. Лицо его было непроницаемо. Сделав нетерпеливый жест рукой, Александр сказал:

– Не думаю, что я должен обсуждать это с вами.

Да, это был именно тот ответ, который я предвидела.

Пытаясь совладать с собой, я мгновение стояла, чувствуя на себе его взгляд потом повернулась и быстро вышла на террасу. Здесь было прохладно и влажно. Припав к холодной мраморной колонне, я поняла, что не в силах сдержать слезы. На душе у меня скребли кошки.

Я тысячу раз сожалела, что завела этот разговор. Гнев всегда мешает правильно оценить ситуацию. Мне не следовало обращать внимания на эти дела, я должна была хранить молчание. Теперь Александр знает, что и Эжени, и ее ребенок – все это мне небезразлично. Но, подумать только, он не сказал ни слова, чтобы успокоить меня. Он мог хотя бы сказать, что Эжени его не интересует. Мог бы сказать, что мы с ней – я и она – вовсе не равны, ведь унизительность положения была именно в этом! Эта девочка – сестра Филиппа! Неужели подобная ситуация нисколько меня не касается?

Я заплакала, опускаясь на холодную мраморную скамью. Дождь все лил и лил, капли падали, разбиваясь о ступени террасы, лужайка и сад перед домом дышали влагой. Где-то на западе, подобно зарницам, полыхали молнии – их отсветы вспыхивали среди свинцовых туч даже здесь, над Белыми Липами. Там же, вдалеке, глухо рокотал гром.

Сзади послышались шаги. Рука Александра коснулась моего плеча. Я смахнула слезы с ресниц так поспешно, словно боялась, что он их заметит.

– Вы, кажется, плачете? – спросил он тихо.– Что же за причина на этот раз?

Я молчала, не в силах преодолеть злость, мучившую меня до сих пор. Его рука погладила мое плечо, потом мягко обвела линию шеи, и он наклонился ко мне.

– Вы молчите? Как всегда, не желаете признаваться?

– В чем? – спросила я сердито.

– В том, что плачете.

– Если я признаюсь, вы посмеетесь и скажете, такими слезами, как у меня, сегодня полна вся Бретань.

– Неправда. Вы считаете меня большим негодяем, чем я есть.

Он попытался заставить меня подняться, чтобы увести в более сухое место, но я оттолкнула его руку. Тогда он сел рядом, и наши ладони соприкоснулись.

– Вы помните, Сюзанна?

– Что?

– Ту молнию, которая вспыхнула в день нашего венчания.

– Да… Это был дурной знак.

Он ничего не ответил на это. Снова тихо касаясь моего плеча, он сказал:

– Похоже, мне за многое нужно просить прощения.

Я повернулась к нему лицом. Над террасой ветер раскачивал кованый светильник, и отблеск света, упавший на нас, отразил и блеск в его глазах, и слезы на моих ресницах. Он говорил искренне. И все же я не могла поверить, что слышу от него такие слова. Я даже подозревала подвох. С чего бы это он так добр сегодня? Что у него за настроение? Может быть, он просто хочет спать со мной и потому так себя ведет?

Не подозревая о сомнениях, обуревающих меня, он произнес:

– Я имею в виду тот день, когда упал в воду Филипп. Дорогая, я очень сожалею, что поступил тогда так. Я не имел на это права. Думаю, Филипп не простил бы мне… если бы узнал об этом.

Он, похоже, не лгал. Но я все равно была полна недоверия. Во-первых, этого извинения было мало, если вспомнить то, что он мне причинил. Во-вторых, мне казалось, он сказал эти слова слишком поздно.

– Я уже перестала ждать,– сказала я тихо.

– Ждать чего?

– Пока вы опомнитесь, Александр.

– И теперь вы, такая добрая и нежная, не можете простить?

Я не отвечала, ибо и сама не знала, могу или не могу. Мягко улыбаясь – я уже лет сто не видела на его лице такой улыбки, он сказал:

– А ведь я истосковался именно по вашей нежности и доброте. Я не желал бы лучшей матери для Филиппа. Я был глупцом.

– Вы слишком поздно заметили во мне все эти качества,– прошептала я сдавленно.

– Я всегда замечал их. Просто долгое время после того, что случилось осенью, не хотел признавать их в вас. Невероятно было поверить, что женщина, совершившая такое, может обладать столькими достоинствами.

– И из-за вашего непомерного самолюбия мне пришлось столько вытерпеть.

Я пробормотала – яростно, враждебно:

– Вы просите прощения за тот случай на берегу. А все остальное? Я жила лишь уверенностью в том, что вы меня любите. И я поняла, что это не так. Если бы вы любили меня, вы не выгнали бы свою жену в одной рубашке под ноябрьский дождь. Вы бы не позволили этой вашей англичанке издеваться надо мной прямо на ваших глазах… А ваш брат и эта старуха? Да вы хоть представляете, что мне пришлось пережить? Меня никто не унижал так, как вы.

– И все-таки я люблю вас.

Впервые услышав такое за последние восемь месяцев, я была ошеломлена. Опомнившись, я пробормотала:

– Это уже не имеет значения.

– Я и сам представляю, как слабо звучат мои слова сейчас. Любовью не все можно оправдать, вы это хотите сказать?

Я кивнула.

– И все-таки я прошу простить меня. Еще и еще раз прошу. Я люблю вас, дорогая. Я хорошо понимаю это.

– Вы просто устали от своей… своей англичанки,– проговорила я, закрывая лицо ладонями.– Вам стало скучно. Вам захотелось разнообразия!

Он не ответил. Я решительно произнесла:

– Я не могу забыть, Александр. И простить тоже не могу. Я уже не та, что раньше.

Словно не слыша меня, герцог сказал:

– Ревность – это как наркотик. Я был слаб перед силой этого чувства. Я все же слишком любил себя. И сейчас…– он едва заметно усмехнулся,– не уверен, достоин ли я даже взять вас за руку.

– Почему именно сегодня вы решили сказать все это?