— О боже, Джоуи, — сказала Конни, когда он все объяснил, — обязательно соглашайся. Я тебе помогу.

— Как?

— Дам денег, — сказала она, как будто это было нечто само собой разумеющееся. — У меня на счету больше пятидесяти тысяч.

При одном упоминании этой цифры он испытал сексуальное возбуждение и вспомнил начало их романа на Барьер-стрит, когда он только-только перешел в старшую школу. Оба потеряли невинность под пение U2, их любимой группы (особенно Конни). Это был альбом Achtung Baby, и его первая песня, в которой Боно заявлял, что готов ко всему, в том числе к сексу, стала их серенадой — в честь друг друга и капиталистической идеологии. Эта песня позволила Джоуи ощутить себя готовым к любви и к взрослению — он стал зарабатывать настоящие деньги, продавая часы в католической школе, где училась Конни. Они сделались партнерами в полном смысле слова: он был предпринимателем и производителем, а она — надежным поставщиком и на удивление талантливой продавщицей. Пока монахини не прикрыли их предприятие, Конни выказала себя настоящим мастером «мягкой» продажи — ее холодная отстраненность служила для одноклассниц лучшей рекламой. Все обитатели Барьер-стрит, включая мать, принимали сдержанность Конни за глупость и заторможенность. Лишь Джоуи, ставший для нее своим, разглядел в девушке потенциал — и теперь это казалось основой их совместной жизни. Он помогал Конни, побуждал ее к тому, чтобы превосходить ожидания, запутывать окружающих и в первую очередь — его мать, которая недооценивала скрытые активы Конни. Вот на чем зиждилась вера Джоуи в свой успех на деловом поприще — на способности видеть истинную цену, замечать потенциал там, где его не видели другие. И это же качество лежало в основе его любви к Конни. Она была тайны полна![84]Они занимались любовью, лежа на грудах двадцатидолларовых банкнот, которые она приносила домой из школы.

— Тебе понадобятся деньги, чтобы вернуться в колледж, — тем не менее сказал Джоуи.

— Я могу сделать это и позже, — ответила Конни. — Сейчас ты нуждаешься в средствах, и я могу их дать. Вернешь потом.

— Верну в двойном объеме. Хватит, чтобы заплатить за четыре года обучения.

— Если захочешь — пожалуйста, — сказала она. — Но вовсе не обязательно.

Они решили встретиться, чтобы отпраздновать его двадцатый день рождения в Нью-Йорке — там, где они провели самые счастливые недели жизни со времен отъезда Джоуи из Сент-Пола. На следующее утро он позвонил Кенни и сказал, что готов вступить в дело. Новый комплект иракских контрактов будет лишь в ноябре, ответил тот, так что Джоуи может спокойно учиться и держать денежки наготове.

Заранее чувствуя себя богачом, Джоуи купил дорогой билет на экспресс в Нью-Йорк и стодолларовую бутылку шампанского по пути к дому Эбигейл. У нее стало еще теснее, чем прежде, и Джоуи с радостью распрощался с тетушкой и на такси отправился в аэропорт Ла-Гуардиа встречать Конни (он настоял на том, чтобы она летела, а не ехала автобусом). Весь город — полуголые из-за августовской жары пешеходы, кирпичные стены и полинявшие мосты — действовал на него точно афродизиак. Идя навстречу своей девушке, которая изменила ему с другим, но теперь стремительно возвращалась в его жизнь, как магнит, притянутый другим магнитом, Джоуи ощущал себя королем. Когда он увидел, как Конни спускается по трапу, увертываясь от столкновений, — как будто слишком занятая своими мыслями, чтобы смотреть по сторонам, — он подумал, что богат не только деньгами. Джоуи обладал возможностями, жизненной энергией, удачей, разделенной любовью. Конни заметила его и закивала, заранее соглашаясь с чем-то, что он еще не сказал, — в ее лице были радость и удивление.

— Да, да, да, — порывисто сказала она, выпуская ручку чемодана и обнимая Джоуи. — Да.

— Да? — уточнил он, смеясь.

— Да!

Даже не поцеловавшись, они побежали за багажом, а потом на стоянку такси, где словно по волшебству не оказалось ни единого человека. Сидя в машине, Конни сняла пропотевший кардиган, устроилась на коленях у Джоуи и принялась плакать, как будто была близка к оргазму или у нее начались схватки. Ее тело казалось на ощупь совершенно новым и незнакомым. Конни действительно сделалась менее угловатой и более женственной — но по большей части Джоуи просто мерещилось, что Конни стала другой. Он был невероятно благодарен ей за неверность. Так благодарен, что, с его точки зрения, лишь предложение руки и сердца могло по заслугам ее вознаградить. Он готов был сделать его прямо сейчас, в такси, если бы не заметил странных отметин у нее на левом предплечье. Прямые параллельные порезы на нежной коже, каждый около двух дюймов в длину, один — ближе к локтю — уже заживший и почти неразличимый, другие — на запястье — еще свежие.

— Ну да, — сказала Конни, вытирая слезы и удивленно рассматривая шрамы. — Я это сделала. Но сейчас все в порядке.

Он спросил, что случилось, хотя знал ответ. Она поцеловала Джоуи в лоб, в щеку, в губы и серьезно взглянула в глаза:

— Не пугайся, детка. Я сделала это, чтобы наказать себя.

— О господи.

— Джоуи, послушай. Послушай меня. Я была очень осторожна и протирала лезвие спиртом. Один порез за каждый вечер, когда ты не звонил. На третий день я сделала сразу три, а потом — каждый раз по одному. И перестала, как только ты позвонил.

— А если бы я не позвонил? Что бы ты сделала? Перерезала вены?

— Нет. Я не собиралась кончать с собой. Я делала это как раз с обратной целью. Чтобы немного пострадать. Ты понимаешь?

— Ты уверена, что не хотела кончать с собой?

— Я бы никогда не причинила тебе такую боль. Ни за что.

Он коснулся шрамов кончиками пальцев, а потом прижал к глазам правое — нетронутое — запястье Конни. Он был рад, что она причинила себе боль ради него, и ничего не мог поделать с собой. Конни жила загадочной жизнью, но Джоуи видел в этом несомненный смысл. Где-то в глубине его памяти Боно продолжал петь о том, что все в порядке. Все в порядке.

— Знаешь, что самое невероятное? — спросила Конни. — Я остановилась на пятнадцатом. Именно столько раз я тебе изменила. Ты позвонил вовремя, это было что-то вроде знака свыше. И вот еще… — Из заднего кармана джинсов она достала сложенный банковский чек. Он еще хранил изгиб ее тела и был пропитан потом ее ягодиц. — У меня на счету пятьдесят одна тысяча. Ты сказал, что примерно столько тебе и нужно. По-моему, это тоже знак свыше.

Джоуи развернул чек, на котором значилось: «Уплатить Джозефу Р. Берглунду» и стояла сумма — «50 000 долларов». Он не был суеверен, но знаки свыше и впрямь впечатляли. Именно такого рода приметы внушают людям мысль убить президента или выброситься из окна. На сей же раз внутренний голос свыше настоятельно приказывал: «Поженитесь».

На внешней полосе Гранд-Сентрал стояла огромная пробка, но по внутренней машины двигались быстро, неподалеку показалось такси, и это тоже был знак свыше — им не пришлось ждать в очереди. Еще один знак: завтра у Джоуи был день рождения. Он совершенно забыл о том состоянии, в котором находился всего час назад, по дороге в аэропорт. Существовало только настоящее, с Конни, и если раньше они лишь ночью, в спальне или ином замкнутом пространстве, оказывались в мире на двоих, теперь это произошло при свете дня, в городской дымке. Джоуи держал Конни в объятиях, банковский чек лежал у нее на потной груди, между влажными бретельками майки, одна рука была плотно прижата к груди, как будто Конни сцеживала молоко. Взрослый запах ее подмышек опьянял Джоуи — он вдыхал его и чувствовал, что буквально мечтает о нем.