Может статься, протока была вовсе не так пряма, как полагали юноши города магов. А может, в бою они, сами того не заметив, сбились с верного курса. А может, протоки (как утверждали некоторые) извивались, подобно червям в чреве трупа, когда никто этого не видит. Как бы там ни было, целый день шли они на всех парах, поскольку ветер утих, но к закату корабль их по-прежнему окружали совсем незнакомые островки.

На ночь легли в дрейф. С наступлением утра старший помощник созвал к себе юношей из тех, кто, согласно его надеждам, мог посоветовать что-либо ценное, но ни один из них не сумел предложить ничего иного, кроме как обратиться за помощью к юноше, воплощенному из сновидений (а обращаться к нему им отчаянно не хотелось), или идти вперед, пока прямо по курсу не покажутся открытые воды либо беломраморный купол царевны.

Так они и порешили: весь день шли вперед, стараясь держать курс прямо, но против собственной воли петляя сообразно извилистым руслам проток. Когда вновь наступила ночь, положение храбрецов нисколько не улучшилось.

Однако утром третьего дня юноша, воплощенный из сновидений, вышел из каюты и принялся, как обычно, расхаживать по палубе взад-вперед, глядя, как обстоит дело с ремонтом, и справляясь о самочувствии разбуженных болью раненых. Тут старший помощник с теми, кого он просил о совете, подошли к нему, рассказали обо всем, что было сделано, и спросили, как им теперь вновь отыскать путь к морю, чтоб подобающим образом похоронить павших и вернуться домой, в город магов.

Юноша, воплощенный из сновидений, устремил взгляд ввысь, к самой вершине небесного свода. Одни решили, будто он молится, другие – что сдерживает вызванный ими гнев, третьи – что всего лишь надеется на внезапное озарение. Однако в небеса он смотрел так долго, что всех вокруг охватил страх, точно такой же, как в те минуты, когда предводитель их глядел в воду, и двое-трое украдкой подались прочь, но тут юноша, воплощенный из сновидений, заговорил:

– Смотрите! Разве не видите вы птиц морских? Отовсюду, со всех сторон, они слетаются вон туда. Следуйте же за ними.

До самого конца утра следовали они за летящими птицами, насколько позволяли хитросплетения проток, и наконец увидели великое множество птиц, кружащих над водой и ныряющих в волны. Белые крылья их и угольно-черные головы, сливаясь воедино, казались облаком, нависшим над самой водой прямо по носу, белым снаружи, но темным, чреватым грозой изнутри. Тогда юноша, воплощенный из сновидений, велел зарядить карронаду одним только порохом и выстрелить из нее, и вспугнутые грохотом выстрела птицы морские с пронзительным, жалобным воплем взвились ввысь. Там, куда птицы слетались со всех сторон, покачивалось на волнах исполинское мертвое тело, с виду будто бы туша какого-то сухопутного зверя (вон голова, а вон и четыре ноги), однако величиною превосходящего многих слонов.

Когда корабль приблизился к зверю вплотную, юноша, воплощенный из сновидений, приказал спустить на воду шлюпку, а перед тем, как сесть в нее самому, сунул за пояс огромный ханджар, ярко блеснувший на солнце. Какое-то время трудился он над мертвым телом, а вернувшись на борт, принес с собой карту невиданной прежде величины, вычерченную на недубленой коже.

К наступлению сумерек юноши города магов достигли беломраморного купола царевны Ноктуа. Пока царевну навещала мать, все ждали на борту, но когда сия устрашающая дама удалилась, способные ходить сошли на берег, а Кукурузные Девы окружили их – по целой сотне на каждого, и юноша, воплощенный из сновидений, заключив дщерь Ночи в объятия, вместе с нею возглавил начавшийся танец. Той ночи никто из них не забыл до конца дней.

Предутренняя роса застала их под деревьями, в саду царевны, наполовину укрытых цветами. Спали храбрецы непробудным сном, но когда наступивший полдень отбросил назад тени мачт, проснулись и принялись готовиться к отплытию. Царевна, распрощавшись с островом, поклялась посетить все страны, куда не ступает нога ее матери, но никогда в жизни не возвращаться сюда, и Кукурузные Девы поклялись в том же. Пожалуй, девиц было столько, что кораблю не поднять, однако корабль выдержал, и поместились на нем все до одной, так что все палубы украсились зеленью их нарядов и золотом их волос. Множество приключений пережили они в пути к великому городу магов. Можно бы рассказать здесь, как храбрецы с молитвой предали морю тела погибших, но после, по ночам, видели их на вантах, или как некоторые из Кукурузных Дев вышли замуж за принцев, заколдованных столь давно, что, не желая отказываться от привычного образа жизни (и за многие годы изрядно поднаторев в волшебных искусствах), возводят себе дворцы на листьях водяных лилий и почти не показываются на глаза людям, но…

Но всем этим материям в сем повествовании не место. Довольно будет упомянуть, что в то время, когда корабль приближался к утесу, на вершине коего высится город магов, ученый книжник, воплотивший юношу из сновидений, стоял средь зубцов городской стены и в ожидании его возвращения не сводил глаз с горизонта. Увидев черные полотнища парусов, закопченных дымом горящего вара, ослепившим врага в сражении, он счел их трауром по храброму юноше, бросился со стены вниз и разбился насмерть, ибо никто из людей не живет подолгу, если грезы его мертвы.

Читая вслух эту небылицу, я время от времени поглядывал на Иону, но ни разу не обнаружил на лице его ни малейших проблесков чувств, хотя он вовсе не спал.

– Как-то мне непонятно, – заговорил я, когда сказание подошло к концу, – отчего ученый книжник, увидев черные паруса, тут же решил, будто его сын погиб. Конечно, корабль, присылаемый великаном, тоже был оснащен черными парусами, но ведь прибывал он только раз в год, а в том году уже приходил.

– Я знаю, – откликнулся Иона.

Настолько безучастного тона я от него прежде не слышал.

– То есть тебе известен ответ на этот вопрос?

На это Иона не ответил ни слова. Какое-то время мы оба молчали. Я держал в руках заложенную указательным пальцем книгу в коричневом переплете (так живо напоминавшую о Текле и о проведенных с ней вечерах), Иона же прислонился спиной к холодной стене подземной темницы, а руки его – одна из металла, другая из плоти и крови – повисли вдоль туловища, будто он позабыл о них.

В конце концов молчание нарушил тоненький голосок:

– Должно быть, это очень старая сказка.

То была девочка, помогшая мне поднять панель потолка. Не на шутку тревожась об Ионе, поначалу я разозлился на столь бесцеремонное вмешательство в наш разговор, однако Иона негромко пробормотал:

– Да, очень и очень старая, а герой сказал отцу своему, царю, что, потерпев поражение, вернется в Афины под черными парусами.

Не знаю, что могло значить его замечание, – возможно, это был попросту бред, однако едва ли не последние слова, услышанные мной от Ионы, заслуживают того, чтоб поместить их здесь, вместе с волшебной сказкой, послужившей для них поводом.