возвратился сюда из Долбина и Петрищева и завтра жду к себе тетеньку[1033], которая обещала заехать ко мне по дороге, может быть, и с бунинскими[1034]. Смотри же, береги маменьку и сама будь здорова. Крепко вас обнимаю.

83. Н. М. Языкову

7 января 1846 года

Орел

Здравствуй, друже-старче, на Новый 1846 год и многие, многие Новые годы, которые, хотя да будут всегда новые, но да отражают в себе все ярче всю красоту наших прежних, старых лет — и нашей православной Руси, и нашей молодости, потому что все-таки ж ничему новому не бывать милее старого, разве только укреплять и освежать то, что составляет его душу. Дай то Бог, чтобы этот год окончательно тебя поставил на ноги и ополчил <?> нам на славу, а тебе на утеху! На это я крепко надеюсь.

Последние два года были так богаты тяжелыми, невозвратными потерями, что, кажется, можно надеяться, что нынешний принесет нам, по крайней мере, силы, которые нам тем нужнее.

Что уж я давно собираюсь к тебе писать, об этом и говорить нечего, потому что это ты и сам, вероятно, не хуже моего знаешь, хоть и показалось мне из твоего последнего письма, как будто ты на меня несколько ожесточен, может быть, отчасти и за мое молчание. В судьбе песен я оправдываться не буду, скажу только, что в этом деле много остается и остается темного. Так, например, разумеется, никому не покажется вероятным, чтобы в эти полгода, которые мы с тобой не видались, я ни разу не был дома долее недели и что между этими неделями всегда проходило около месяца, хоть я мог бы привести на это активные доказательства и доказательства тому, что это не могло быть иначе. А между тем эти полгода также приложились ко многим другим полугодиям, на которые и оправдательные документы исчезли как от времени, так и от их бесполезности. Если даст Бог жизни и силы, то я дело свое все-таки ж кончу, а между тем всякому другому издателю песен буду рад, и непритворно, потому что это источник неисчерпаемый и другой черпатель мне никогда не помешает. Тем больше рад, если Якушкин[1035] и кн. Костров[1036] собрали множество песен, потому что они собирали для меня и по моему заказу. Это двое юношей, с которыми я очень желал, чтобы ты познакомился, потому что они оба обещают быть полезными деятелями, особенно кн. Костров, который мне очень понравился, а твое знакомство помогло бы им много.

Обо всем нашем здешнем житье-бытье тебе писать нечего, потому что ты недавно имел свежие новости от Алексея Андреевича[1037] и брата Николая[1038], а об себе скажу только, что время, свободное от разъездов и хозяйства, я особенно употребляю теперь на окончание своей статьи, для которой мне нужно множество выписок, но которую я, прежде всего другого, непременно хочу кончить и напечатать отдельно. А для этого, между прочим, и тебя прошу мне помочь, а именно: если ты еще не отослал своих «Археографических летописей», то пришли мне их, пожалуйста, на несколько времени, покуда я достану свой собственный экземпляр, потому что я уже два раза заказывал, чтобы мне их достали, но до сих пор напрасно: к стыду московской книжной торговли их в Москве ни у кого нет, а мне они необходимы. Будь же здрав, крепко тебя обнимаю. Завтра еду на свадьбу, которая будет 11-го[1039].

Твой Петр Киреевский.

Ты, верно, уж получил посылку для Петра Михайловича[1040]: это чертовы когти и палец, собранные в Орловском уезде, на Сухой Орлице, на которой и я сижу. Я уже давно собираюсь к нему писать и, авось, наконец соберусь. Когда ты его ждешь в Москву?

Да, пожалуйста, покрепче пожми от меня руку у Панова, которого я еще вдвое полюбил. И скажи ему, что я ему отменно благодарен за присылку соловьевской диссертации[1041], которая меня очень порадовала.

84. Родным

28 июня 1846 года

Москва

Здравствуйте! Я было не собирался к вам нынче писать, а хотел на следующей почте, но вчера узнал одну весть, которую вам весело сообщить. Наш Гаврило Степаныч[1042], слава Богу, жив, в здравом уме и живет[1043] спокойно в доме людей, которые, кажется, его любят. Слава Богу. Хоть и тяжко будет его исстрадавшейся душе узнать еще об новой потере. При свидании расскажу вам подробнее все, что удалось об нем слышать, хотя это и не очень много. Крепко вас всех обнимаю. Будьте здравы и ради Бога берегите себя.

Ваш сын Петр Киреевский.

Я было совсем собрался, чтобы выехать к вам во вторник, т. е. завтра, потому что мне уж очень здесь наскучило и хочется к вам, а вместо того судьба опять не пустила: вчера я продал дом[1044] и на этот раз уж крепко, кажется, потому что получил и задаток. Теперь совершение купчей и перевозка опять меня задержит недели на две, тем более что мне все-таки ж хочется, чтобы у меня здесь постоянно была маленькая квартира, с которой бы мне не переселяться и которую постараюсь найти поближе к вам. По крайней мере теперь хоть и будет мне много хлопот, зато хоть с пользой, а не по пустякам. Купил дом какой-то Петр Исакиевич Татлин[1045], человек, как кажется, добрый и почтенный и не немец, а ведь я хоть и очень дешево, т. е. 17 500 рублей, но все-таки ж 300 рублей больше, чем уступал Пасеке[1046], и по моим расчетам довольно выгодно. Сейчас отправляюсь в гражданскую палату, чтобы заваривать купчинную кашу.

85. Родным

7 июня 1848 года

Москва

<…> К сегодняшнему дню мне было обещали кончить мое печатание, но увы! Дело опять протягивается на целую неделю, и теперь обещают кончить к субботе, т. е. как раз к Васиному рожденью[1047], которое я надеялся праздновать вместе со всеми вами. Что делать? Теперь уже все не только придется сидеть, сколько сидел. Что до меня касается, то обо мне не беспокойтесь, потому что я, слава Богу, здоров, и глаза мои, хотя и не совсем еще прошли, но теперь уж несравненно лучше, так что я их почти не замечаю. Очень меня огорчила весть о нашем добром Воейкове[1048]! Я его искренне