— А Москве какая стать в это дело соваться? То распря семейная, тверская!

— Эх, Ульяша, да Москва только и глядит, как бы в чужие владения лапу запустить. Дмитрий Иванович из молодых, да ранний! Вишь, каменный кремль построил и давай всех князей русских под свою руку подводить.

— Ужель никто и не противился? — Ульяна даже остановилась и брата за руку схватила.

— На тех, кто противился, Митя начал посягать! И на меня посягнул, благо предлог был. Владыку Тверского Василия в Москву позвали, на суд митрополичий. Зачем–де в споре моем с дядюшкой Василием он мою сторону держал.

— Так ведь владыка Василий судил по правде.

— Сказала! — князь даже рукой махнул. — Москва со времен Ивана Калиты Русь собирает. Задумано давно и накрепко. Уделам не бывать! Князьям по градам не сидеть! Почто о правде думать, почто в отчинах княжих разбираться, коли они хотят, чтоб вся Русская земля под Москвой была! По началу таились. Покойный князь Семен, даром что его Гордым прозвали, а прямо сказать про замыслы московские не решался, помирая, в духовной грамоте притчей намекнул: завещал блюсти, чтоб свеча дела московского не потухла. Многим тогда невдомек было, что за свеча такая. Ныне знаем! Ныне об этом на Москве вслух говорить начали! — Князь бросал слова горячо, зло. Видимо, наболело.

— Кто же так говорит? Неужто князь Дмитрий? — с тревогой спросила Ульяна, пристально глядя на брата.

— Нет! Митя даром что молод, а лишнего не скажет. Вот братец его Володимир Андреевич, тот удал и на язык не воздержан.

— А ты–то что же, — вдруг рассердилась Ульяна, — московским бредням поверил аль дядюшки Василия да Еремы испугался?

— Да нешто лихостью тут возьмешь. Что ж мне на рожон было лезть,— князь безнадежно махнул рукой, — с московскими полками в драку? Бежать мне пришлось!

Ульяна все так же пристально, не мигая, смотрела на брата. Тот, не замечая ее взгляда, продолжал:

— Одна надежда теперь на Ольгерда Гедеминовича.

Ульяна печально покачала головой.

— Нет, Миша, не надейся. Не поможет тебе Ольгерд.

Михайло Александрович даже остановился.

— Как не поможет? — Голос князя сорвался, судьба решалась: быть ему князем на Твери иль изгоем по свету мыкаться, искать пристанища. — Я чаял, ты, сестра, за меня замолвишь словечко.

Низко опустив голову, Ульяна прошептала:

— Как узнал он, что ты едешь, так и ускакал в леса звериным ловом тешиться.

— А ты что ж не удержала?

— Молила я его. Плакалась, дескать, нехорошо, зазорно: гость в дом — хозяин за ворота. Куда там! Не знаешь ты Ольгерда. Замыслы его никому неведомы.

Михайло Александрович стоял обескураженный. В отдалении стояли его люди, тревожно перешептываясь; по понуренной голове князя они догадались: беда!

— Видно, одно мне осталось — в Орду бежать, — проговорил он в раздумье, — открыть глаза царю на замыслы московские, авось поможет…

— В Орду тебе, княже, бежать непочто.

Князь вздрогнул, оглянулся. Будто из–под земли выросший, стоял за его спиной благообразный старик с узкой бородой. В сумерках князь не рассмотрел плутовских глаз его, спрятавшихся в тени косматых бровей. Михайло Александрович нахмурился:

— Кто ты таков, что запросто вступаешь в разговор с великим князем Тверским?

— Я–то гость торговый, Некомат, — это твердо, а вот, что ты великий князь Тверской, — это пока еще бабушка надвое сказала.

Князь даже задохнулся от такой дерзости, но купец и бровью не повел под грозным княжьим взглядом, от которого, бывало, трепетал тверской люд. Он шагнул вперед, мягко похлопал сухой старческой рукой по крепкой руке князя. Того аж передернуло, а старик, хоть бы малость смутился, куда там, словно и не с князем говорит, словно на торгу деловую речь держит:

— Ты не гневайся. Я правду–матку режу те не по дурости, а с умыслом. Не глупей нас татары и давно на Москву зуб точат, да, вишь беда какая, в Орде свои дядья Василии есть, такую усобицу заварили, о какой в Твери и не слыхивали. Пока сию кашу не расхлебают, Орду на Москву не подмять. Посему на Тверской стол тебе одна дорога, отсюда, из Литвы; однако полки литовские в деснице князя Ольгерда, и разжать эту десницу надо умеючи, вот эдак, — и купец с нежданной силой разнял пальцы княжей руки.

— Как ты это сделаешь, старик?

— О том толковать рано. Я человек торговый, корыстный. Сделаю, коли мне выгода будет, коли ты, князь, калитой тряхнешь, а как сделаю, то не твоя заботушка. Я петушиное слово знаю.

— Ой, старик, великий князь Литовский Ольгерд Гедеминович со князьями совета не держит, а тебя он и не выслушает! — воскликнула княгиня Ульяна.

— Как знать, матушка княгиня, как знать! — Старик низко поклонился. — Я намедни из Орды приехал, и петушиное слово мое я у ордынских кочетов подслушал.

Ульяна хотела что–то ответить, но князь Михайло ее перебил:

— Что ж, гость, давай торговаться! Мои деньги — твое дело!

— Давай, Михайло Александрович, поторгуемся, — с готовностью откликнулся купец.

2. ПО ЗАМЫСЛУ МАМАЕВУ