В приемной Минна нашла себе кресло и оглядела присутствующих. Истинный букет весенних, улыбающихся цветочков, полных росы и пыльцы. Все они были крепкими блондинками с приятной внешностью. Женщинами, рожденными под знаком энергии и простодушия.

Со своей физиономией цвета серой древесины и тревожным взглядом Минна выглядела здесь отбросом, гадким утенком. Она еще больше сгорбилась в кресле и опустила глаза, избегая контакта с этим слишком самодостаточным — или маточным, она уже не знала — сообществом.

— Вы на каком месяце?

Соседка обратилась к ней с искренней улыбкой. Величественная блондинка с мощным бюстом и широкими плечами под легкой накидкой. Ее огромный живот напоминал тыкву, возложенную на оборки юбки.

— Я не беременна.

Брови женщины поползли вверх. Она была похожа на Бригитту Хельм из «Метрополиса». Ее щеки были испещрены мелкими блестящими прожилками, и Минна, пребывавшая в нелучшем расположении духа, решила, что они похожи на нацистские руны.

— Нет? — Та в конце концов хихикнула. — Вы просто пришли немного оглядеться?

Женщина казалась веселой и легкой, несмотря на выпирающий живот. Смеясь, она ворковала; глядя на вас — вращала зрачками.

Минна решила, что чем провокационнее, тем лучше — в сущности, таков и был ее единственный способ общения:

— Я решила не дожидаться вызова. И пришла, чтобы меня оплодотворили.

Совершенно не смущенная, та продолжала улыбаться.

— Да, я слышала, что они предлагают такого рода содействие, — бросила она заговорщицким, почти игривым тоном.

И снова заворковала. Девица была действительно симпатичная, при условии, конечно, что вы любите эдельвейсы на богатырских плечах.

— Чего только не сделаешь, чтобы послужить Гитлеру! — добавила Минна.

Та снова засмеялась, но тут дверь открылась. Schwester[155] обратила на блондинку недвусмысленный взгляд: ее очередь.

Та с трудом поднялась на ноги, бросив Минне:

— Тогда удачи.

— Вам тоже.

Минна осталась с остальными беременными; все они как одна были надушены и одеты в воздушные платья. Они не пропустили ни слова из их разговора, но, будучи сдержаннее, не осмелились вступить в диалог.

Тем лучше. Минна была не в настроении. Она еще не думала об алкоголе — но сама мысль о том, что она о нем не думает, уже означала, что яд по-прежнему здесь, затаился в глубине ее мозга. Желание, сосущая пустота, которая все росла, как при хирургическом выскабливании.

Что до элегантности, она приложила усилия. Кремовое льняное платье, плетеная шляпа-клош с широкими полями. Перчатки в тон сумки, все в тех же палевых оттенках бежевого, как и сандалии на ремешках.

Почувствовав то ли внезапно подступившую ломку, то ли страх, она подумала о Симоне и Бивене, которые терпеливо несли вахту снаружи, на приличном расстоянии от клиники. Они обещали непременно ее дождаться, сколько бы ни продлилась консультация. По неведомым причинам Францу дали выходной, а Симон отныне стал бездельником поневоле.

Спазм в желудке скрутил ее с внезапностью броска гадюки, извивы острых змеиных чешуек прорезали внутренности. Она заерзала в кресле. Пот стекал с нее крупными каплями.

Она могла бы воспользоваться случаем, чтобы наконец-то бросить пить. Но она еще не созрела. Напротив, она долгое время боролась с присущим алкоголикам чувством вины, которое являлось лишь очередным давлением со стороны общества, мещанским неодобрением. Она пила, это плохо, однако она никому не позволит портить ей удовольствие. Уж коли грешишь, делай это в полную силу и не оглядываясь через плечо.

Ее пальцы вцепились в ручку сумочки. Она должна продержаться. Должна сосредоточиться на скрывающемся где-то убийце. Отследить его до этого «Лебенсборн»…

— Фройляйн, прошу вас.

Она осознала, что осталась в приемной одна.

Была ее очередь.

Она последовала за новой медсестрой. Вместе они снова прошли через вестибюль и поднялись по лестнице. Клиника, едва ли более просторная, чем вилла фон Хасселей, внушала доверие. От нее исходило ощущение интимности, комфорта, простоты — вы пребывали в лоне семьи.

Запоминай топографию здания. Административные помещения найти будет просто. Минна была уверена, что «Лебенсборн» заводит карточку на каждую будущую мать с указанием ее физических и психологических особенностей, а также, разумеется, данных о производителе. Оставалось выяснить, где эта картотека…

На втором этаже — новый коридор. В приоткрытые двери она заметила металлические кровати, скрытые за ширмами из плиссированной ткани. Стоящая перед каждой из них колыбель, казалось, ждала, когда ее наполнят. В глубине — раковины, фаянсовая плитка, пеленальные столики.

Все было белым и чистым. Каждая палата напоминала скорее выставочный экспонат, иллюстрирующий какой-то крупный проект. Минна сказала себе, что перед ней наверняка одна из тех «витрин», которые так любили нацисты. Безупречные образчики планов, реализация которых в дальнейшем оставляла желать лучшего.

Другие палаты были более шумными. Из колыбелей доносился писк и плач, няни суетились с бутылочками в руках и улыбками на устах, словно все были вылеплены из единого куска чистого терпения. Тени их белых силуэтов скрещивали шпаги в очень четкой, очень резкой черно-белой дуэли. Ничего общего с историями дядюшки Герхарда о санитарках-воровках и осколках стекла в каше. Более, чем когда-либо, Минна уверилась, что клиника «Цеертхофер» является образцово-показательным роддомом.

Врач (или просто «специалист по расовой принадлежности») ждал ее за своим письменным столом. Один из экспертов, способных выдать вам удостоверение об арийской принадлежности или объяснить, что ваши германские предки свалились прямиком с ледников Гималаев. Короче, настоящий ученый.

Чиновник, что-то записывавший перьевой ручкой в тетради, поднял глаза — он был маленький, сутулый, с усиками. Укрывшийся за батареей печатей, чернильниц и разных папок, он напоминал настороженного зверька: в его взгляде было что-то скрытное, угрожающее.

Минна не успела даже присесть. Мужчина хмыкнул поверх своей тетрадки и ручки, не скрывая презрения:

— Можете возвращаться домой, фройляйн. Не стоит терять наше время.

— Как это?

Он выпрямился и улыбнулся, сдвинув пенсне на лоб:

— Вы совершенно не соответствуете критериям, которые нам требуются.

Без всякого стеснения Минна подошла ближе, роясь в сумочке, и выложила на стол свое удостоверение личности.

Из чистого любопытства маленький грызун на него глянул. Внезапно его глаза чуть не выскочили из-под оправы.