Она закрыла глаза, добавив плотности царящей тьме. Попыталась восстановить последние ясные мгновения. Увидела себя под зонтом — сияющая нестерпимой белизной картина взорвалась в глубине ее страдающего мозга — она глупо улыбалась и пила лимонад.

Ее накачали наркотиком.

Как она допустила, чтобы ее так легко провели? Она пробралась на вражескую территорию. Ей следовало держаться настороже, прислушиваться к каждому слову, приглядываться к каждому жесту. А вместо этого она доверчиво выпила первый попавшийся лимонад. Больше того, она вылакала несколько стаканов. Ей не хватило навыка борьбы с жизненными невзгодами: в ней всегда, пусть в дальнем уголке сознания, жила уверенность, что имя и богатство ее защитят…

Она попыталась сглотнуть и поняла, что умирает от жажды. Рот словно забили опилками. Все ее существо требовало пить, хоть несколько капель, лишь бы избавиться от этой суши…

Она попыталась навести хоть какой-то логический порядок в мыслях, но все ее старания размышлять здраво прерывались, словно секущими ударами, вспышками отдельных картинок, слишком яркими деталями. Трубка Менгерхаузена. Скальпель, которым он ковырялся в чашечке. Сверкающий лимонад…

Зачем ее заперли в этой комнате (глаза, хоть и с трудом, привыкали к темноте)? Что они с ней сделают? Личность Менгерхаузена заставляла предполагать худшее: пытки, медицинские опыты, изнасилования (но не им самим и даже не другим мужчиной — собаками, рептилиями, управляемыми машинами).

Она бредила. Возможно, это просто испытание. Менгерхаузен поймал ее на слове. Он будет ее изучать, чтобы решить, пригодна ли она для «службы». Она вдруг вспомнила обо всех своих усилиях (и обо всех ужасах прошедшей ночи) ради того, чтобы представить этим сволочам «достойную» кровь, — а ведь никто даже не заговорил об анализе крови…

Вернулся страх. В этой компании нацистских психов Менгерхаузен безусловно занимал видное место. Убежденный приверженец ценностей Черного ордена, он и сам наверняка был вдохновителем кое-каких отвратительных идей, и с его стороны следовало опасаться чего угодно. Возможно, он извлечет ее органы, чтобы изучить их цвет и состав… Внутренности одной из фон Хасселей, отборный материал… А может, он ее стерилизует или, наоборот, оплодотворит при помощи каких-то неизвестных технических приемов. А может…

Дверь отворилась, впустив широкий луч света. Она успела отметить: свет был желтоватым, электрическим. Значит, сейчас ночь. Она проспала много часов. На фоне освещенного проема обрисовался силуэт человека. Маленький, плотный, лохматый — Менгерхаузен собственной персоной, совершающий вечерний обход…

Он закрыл за собой дверь и позволил своему голосу заполнить тьму:

— Вы совершили ошибку, фройляйн. Серьезную ошибку…

Ответить она не могла. Все тот же песок в горле.

— Сегодня днем я сделал вид, что предупреждаю вас, но было уже слишком поздно.

Ей удалось побороть собственную немоту:

— Слишком поздно для чего?

— Чтобы отказаться, чтобы забыть, чтобы исчезнуть.

— О чем вы говорите?

Она услышала шаги. Он ходил вокруг нее, как наделенный ночным зрением хищник.

— Я мог бы еще простить ваше поведение по отношению к нашей программе.

— Вашей… программе?

— Хватит притворяться дурочкой. Программа Gnadentod, «милосердная смерть». Освобождение от страданий, которое мы тщательно подготовили и скоро предложим всем этим несчастным…

Он замолк и прищелкнул языком. Пить, как же ей хочется пить…

— Вам кажется, что вы очень современная, но вы живете в прошлом. Психиатрия в вашем понимании больше не имеет права на существование. Это заблуждение я мог бы вам простить. Я бы даже постарался втолковать вам наши революционные принципы… Но вам этого было мало, вам понадобилось вылезти за рамки своих полномочий…

— Да о чем вы говорите?

Шаги. И его голос, совсем близко:

— Я говорю об Адлонских Дамах, фройляйн. Я говорю об убийце на реке и у озера… Я говорю о непростительной агрессии, направленной против супруг нашей элиты. Это дело опасно. И в гораздо большей степени, чем вы думаете. Вы по глупости позволили Бивену втянуть вас в расследование, что недопустимо. Бивен всего лишь недалекий гестаповец, собака-ищейка, годная только на то, чтобы приносить нам улики… Но вы — другое дело, нет, мы решительно не можем позволить вам действовать…

Ее мысли в глубине черепа смятенно вились, как языки пламени. Она больше ничего не понимала. Значит, ее привязали к кровати, как овцу на жертвеннике, не из-за пожара в Брангбо и даже не потому, что она вторглась в один из «Лебенсборн», а из-за расследования! О господи. Она заплатит за информацию, которой даже не владела, во имя истины, которой не знала…

Внезапно у нее молнией мелькнула новая мысль — взрыв, распространившийся, как ей показалось, подобно кровотечению под черепной коробкой.

Менгерхаузен и был Мраморным человеком.

— Я решил поймать вас на слове, фройляйн…

— Я… я хочу пить… — удалось ей пролепетать.

Последовало молчание в молчании. Менгерхаузен размышлял. Потом снова шаги. Она плохо различала его силуэт (на нем больше не было белого халата), но, по всей видимости, он передвигался по комнате как при свете дня.

Звяканье стекла. Бульканье воды. Стук графина о поднос.

— Погодите.

Он просунул ей ладонь под затылок и приподнял голову. Прикосновение походило на змеиное, и по ее телу прошла судорога. На краткое мгновение она подумала, что вернулась белая горячка.

И тут же почувствовала, что ее коснулась свежесть, как божья благодать. Чудо свершилось. Ощущение было таким сильным, что от холодной воды губы, казалось, покрылись трещинами. Оглядываясь назад, она не понимала, как продержалась так долго… Вода наполнила ее радостью, покоем, благодарностью. Ей подумалось, что после такого счастья она может умереть…

Но ощущение резко оборвалось, отмеченное звуком стакана, вернувшегося на свое место на столе рядом с графином. Минна даже не боялась, что ей снова дали наркотик. Наоборот. Она была бы счастлива любой анестезии. Она боялась лишь страданий, на которые Менгерхаузен с присущей ему изощренностью мог ее обречь.

Она постоянно щурилась, стараясь вернуть себе четкость зрения, различить формы, определиться в пространстве. Все, что она смогла разглядеть, — плотный черный силуэт медика: тот стоял перед ней, заложив руки за спину.

— Я остановился на том, что ловлю вас на слове.

— Что… вы хотите сказать?

— Вы хотели, чтобы вас оплодотворили? Мы вам поможем.

— Вы будете меня оперировать? — удалось выговорить ей.

Мужчина засмеялся:

— Ну что вы выдумываете? Мы просто поспособствуем встрече. Ничего иного мы никогда и не делали. Вы знаете, что раньше здесь был охотничий домик? Довольно забавное стечение обстоятельств, не находите?