не будет полностью бескорыстен, невозможно и противоречиво. Невозможно: поместите с одной стороны порочного потребителя Китай; с другой — дебетанта (получателя) Англию; между этими двумя — ядовитый наркотик, приносящий экзальтацию и опьянение; и, невзирая на все полиции мира, вы получите торговлю опиумом. — Противоречие: в обществе потребитель и производитель едины, то есть оба заинтересованы в том, чтобы производить то, потребление чего для них губительно; и, поскольку каждое потребление следует за производством и продажей, все согласятся защитить первый интерес, за исключением того, чтобы предупредить о втором.

Человек, который в эти дни изобрел бы арифметику, алгебру, десятичную систему, не получил бы патент, но у Баррема было бы право собственности на его подсчеты-факты

На репродукции: Бертран Франсуа Баррем (1638–1703 гг.), математик, первым разработал и ввел в бухгалтерский учет, правила дебета и кредита

Мысль, которая предложила товарные знаки, относится к той же, что и та, которая ранее диктовала законы максимума. Здесь снова один из бесчисленных перекрестков политической экономии.

Общеизвестно, что законы максимума, разработанные и очень хорошо мотивированные их авторами в целях устранения дефицита, имели неизменно в качестве результата усугубление дефицита. Кроме того, не является ли несправедливость или недоброжелательность, в которой экономисты их обвиняют, эти отвратительные законы, их неуклюжесть, хамство. Но какое противоречие в теории, которой они оппонируют!

Чтобы восполнить дефицит, необходимо воззвать к средствам существования, или, точнее, заставить их появиться однажды; до тех пор нечего повторять. Для того, чтобы производились средства к существованию, необходимо привлекать владельцев прибылью, возбуждать их конкуренцию и обеспечивать им полную свободу на рынке: не кажется ли этот процесс самой абсурдной гомеопатией? Как постичь, что чем легче смогут выкупить меня, тем скорее я буду обеспечен? Оставьте, как есть, говорят, пусть все происходит, оставьте действовать конкуренции и монополии, особенно в периоды дефицита и даже когда дефицит является следствием конкуренции и монополии. Какая логика! Но, главное, какая мораль!

Но почему бы нам тогда не сделать тариф для фермеров, как он существует для пекарей? Почему нет контроля за севом, жатвой, сбором винограда, фуражом и скотом, как существует штамп[234] для газет, циркуляры и ордера, как регулирование для пивоваров и виноторговцев?.. В системе монополии это, соглашусь, было бы большим мучением; но с нашими тенденциями к недобросовестной торговле и стремлением власти постоянно увеличивать свой штат и бюджет, закон о надзоре за сбором урожая становится с каждым днем все более необходимым.

К тому же было бы сложно сказать, что именно — свободная торговля или законы максимума — приносит наибольшее количество вреда во времена дефицита. Но какую бы вечеринку вы ни выбрали, и вы не можете миновать альтернативу, разочарование неизбежно, и катастрофа огромна. С максимумом припасы прячутся; террор растёт под действием самого закона, цена пропитания растет, растет; движение вскоре останавливается, и за этим следует катастрофа, быстрая и беспощадная, как набег (грабеж)[235]. С конкуренцией ход бедствия более медленный, но не менее губительный: какое дело истощенным или умершим от голода до того, что последующий подъем обеспечил пропитание! до того, что другие выкупили! Это история того царя, которому Бог в наказание за его гордость предложил альтернативу: три дня чумы, три месяца голода или три года войны. Давид выбирает самое короткое: экономисты предпочитают самое долгое. Человек настолько жалкий, что предпочтет лучше умереть от чахотки, чем от апоплексии: ему кажется, что он не столько умирает. Вот причина, заставившая так преувеличивать минусы максимума и выгоды свободной торговли.

Кроме того, если Франция в течение двадцати пяти лет не ощущала общего дефицита, причина заключается не в свободе торговли, которая очень хорошо умеет, когда она этого хочет, производить полноту пустоты и в изобилии заставить царствовать голод: это связано с улучшением путей сообщения (доставки), которые, сокращая расстояния, вскоре возвращают равновесие в момент, вызванный локальной нехваткой. Яркий пример печальной истины о том, что в социуме всеобщее благо никогда не является следствием сговора определенных желаний!

Чем больше мы углубляем эту систему иллюзорных сделок между монополией и обществом, то есть, как мы объяснили в § 1 этой главы, между капиталом и трудом, между патрициатом и пролетариатом: тем больше мы обнаруживаем, что все спланировано, отрегулировано, выполнено в соответствии с этим адским принципом, которого не знали Гоббс и Макиавелли, эти теоретики деспотизма: ВСЕ ЧЕРЕЗ НАРОД И ПРОТИВ НАРОДА. В то время, как труд производит, капитал под маской ложного плодородия пользуется и злоупотребляет: законодатель, предлагая свое посредничество, хотел напомнить привилегированному человеку о братских чувствах и окружить рабочего гарантиями; а теперь из-за фатального противоречия интересов он обнаруживает, что каждая из этих гарантий является инструментом пыток. Потребуется сто томов, жизнь десяти человек и железные легкие, чтобы с этой точки зрения рассказать о преступлениях государства против бедняка и о бесконечном разнообразии пыток. Достаточно краткого взгляда на основные категории полиции, чтобы мы могли оценить их дух и экономию.

После того, как под воздействием хаоса гражданских, коммерческих, административных законов разум был приведен в смятение, сделавшее еще более смутным представление о справедливости, увеличивая противоречия, и сделав необходимым объяснить эту систему целой кастой толкователей, нужно было организовать пресечение преступлений и предусмотреть их наказание. Уголовное правосудие, этот порядок, столь богатый в большой непродуктивной семье всего непродуктивного, чьи расходы на содержание ежегодно превышают 30 миллионов во Франции, стало для общества принципом существования, необходимым настолько же, насколько хлеб в жизни человека; но с той разницей, что человек живет благодаря продукту своих рук, а общество пожирает своих членов и питается собственной плотью.

Глухой и слепой научился звонить в колокола и заводить часы в своем приходе. Ни звук колоколов, ни высота колокольни не вызывали у него головокружения. Законодатели всех времен и всех стран похожи на этого слепо-глухого человека

По мнению некоторых экономистов насчитывается:

В Лондоне ... 1 преступник на 89 жителей. В Ливерпуле ... 1 на 45 В Ньюкастле ... 1 на 27

Но этим цифрам не хватает точности, и, самое страшное, что полиция не отражает реальной степени социального извращения. Необходимо определить не только количество виновных, но и количество преступлений. Работа уголовных судов является лишь особым механизмом, который служит для освещения морального разрушения человечества при режиме монополии; но эта официальная демонстрация далека от того, чтобы охватить зло во всех его проявлениях. Вот другие цифры, которые могут