– Длинное имя, – сказала Каррис. – Наверное, вашей матушке долго приходилось звать вас на ужин.

– Выберите по вкусу, – ответил Князь Света. Голос его был обескураживающе… человеческим. Сильный, уверенный, веселый, чуть хрипловатый, как у застарелого курильщика.

– Тогда Пятнистый Дурак.

Красное полыхнуло в его глазах, но быстро сменилось холодным удивленным синим.

– Каррис, разве так отец учил тебя разговаривать? Ты всегда так старалась порадовать его. Такая воспитанная, такая приветливая. Такая покорная для зеленого извлекателя.

– Это давно закончилось, – сказала она. – Кто ты такой, чтоб тебя? Ты не знаешь меня.

– Знаю, – сказал Князь Цвета. Он посмотрел на короля.

– Конечно, давай, пусть поскорее откроет подарок, – сказал Раск Гарадул, изображая раздражение.

– Посмотри на меня, Каррис, – сказал Хрустальный Пророк. – Удели мне минутку. Загляни за пределы своего страха, своего мелочного отвращения, своего невежества.

Каррис прикусила язык. Было что-то искреннее в этом хриплом голосе, какая-то жажда быть узнанным. Потому она посмотрела. Молча. Тело, конечно же, было неузнаваемо, потому она посмотрела ему в лицо. Напитанная люксином кожа стирала черты, как и ожоги. Одна бровь была седой – реакция на люксин или огонь, она не знала. Но было в нем что-то знакомое.

Оролам. Огонь. Ожоги. Сердце ее сжалось. Она не могла вздохнуть. Это не может быть он, он уже шестнадцать лет как мертв. Но как только она увидела, она поняла, что это не может быть никто другой.

– Койос, – сказала Каррис. Так вот почему Белая послала ее. Ее врагом был ее брат. Ее колени подломились, и она тяжело рухнула на подушки рядом с королем, чтобы не упасть в очень женственный обморок.

Гэвин кончил извлекать, когда солнце зашло за горизонт. Он мог бы использовать естественный отраженный свет, если бы пожелал, но он уже выдохся. Он посмотрел на поросшую жестким кустарником равнину, раскинувшуюся на юге. Где-то там была Каррис. Скорее всего, больше он ее не увидит, у него не будет шанса рассказать ей правду. Это угнетало его сильнее, чем он себе представлял.

Он обернулся и разочарованно окинул взглядом дневные труды. Он надеялся сегодня возвести хотя бы половину лиги стен.

Вместо этого он лишь заложил фундамент, хотя и целую лигу. Удивительно, но пока эту самую сложную проблему решала Аливиана Данавис. Или, может, неудивительно, с учетом сообразительности ее отца. Гэвин одиноко брел по выкопанной рабочими траншее, укрепляя ее желтым. Будь тут стена, он дал бы желтому стекать по ней как воде, заливать каждую трещинку, укрепляя камень и известку магией. Где не было даже фундамента старых стен, он превращал желтый сразу в твердый люксин, давая стенам основание в семь шагов шириной. Повсюду он закреплял желтый на скальном основании смолистым, густым, полуиспаряющимся красным люксином.

Но дело было не только в медленном продвижении, как только желтый достигал уровня земли, Гэвину приходилось бросать его вверх. Как все остальные цвета, желтый имел массу. Он весил почти столько же, сколько и вода, и после перемещения такого количества люксина Гэвин начал ломаться. Его мышцы откажут прежде, чем он исчерпает способность извлекать. И, конечно, чем выше вырастет стена, тем труднее будет.

Он начал использовать леса, но через полчаса стало понятно, что стену не закончить и в месяц, куда уж за пять оставшихся дней.

Именно тогда Лив подкинула свою идею, и, как большинство великих идей, она была простой и очевидной – после того как она изложила ее.

Гэвин провел две колеи по обе стороны стены и начертал дуги, чтобы соединить их. При помощи колес и строп, чтобы поддерживать его, он оказался подвешенным над стеной. Колеса скользили по колеям, так что вместо перестановки лесов после каждых двадцати шагов его леса двигались вместе с ним. И вместо того, чтобы забрасывать люксин наверх, он мог лить его вниз. Это исключило из проекта практически все физические усилия.

К тому времени, когда он как следует начертал подвеску, чтобы его не мотало каждый раз, когда он бросал люксин, было уже за полдень. Гэвин медленно катился по колеям, заливая люксин через интервалы в двадцать шагов и накладывая больше желтого в точках стыка. С учетом оставшегося до заката времени он сосредоточился на жестком извлечении, и вместо того, чтобы заниматься интеллектуальным решением начертания внутренней части стен, он решил заложить как можно больше фундамента.

Прогресс его был огромен, но все равно было трудно сказать, успеет ли он закончить все сооружение вовремя. Если он закончит всю высокую, непреодолимую стену к моменту подхода армии Раска Гарадула, но оставит дыру в двести шагов в середине, то все его усилия пойдут прахом.

Гэвин спустился на землю. Его чуть пошатывало, когда он подошел к Корвану Данавису, державшему их коней. У Корвана был встревоженный вид.

– Просто долго на ногах не стоял, – сказал Гэвин.

Корван молча согласился. Миновав несколько кварталов, пока солнце угасало, он сказал:

– Значит… Каррис в плену.

– Ммм, – ответил Гэвин, пряча взгляд.

– Значит, ты все оставил в прошлом?

Гэвин не ответил.

– Хорошо. Я всегда считал ее самой большой угрозой твоим планам. У нее достаточно причин, чтобы возненавидеть вас обоих, и она достаточно опрометчива, чтобы разнести все, не раздумывая. Значит, ты хочешь разозлить Раска в надежде, что он убьет ее, чтобы показать серьезность своих намерений?

– Да провались ты, – сказал Гэвин.

– О, так, значит, ничто не прошло? – сказал Корван.

Он не серьезно говорил о смерти Каррис, Гэвин это понимал. Корван всегда был готов на убийство, но не значит, что он всегда убивал.

– Значит, она до сих пор не знает?

– Нет. Поэтому я разорвал нашу помолвку.

– Потому, что она, скорее всего, поняла бы, кто ты, или по другой причине? – спросил Корван.

– Мы уничтожили ее. Дазен сжег ее дом, остальное забрала война. Я не понимал, что у нее ничего не осталось, – а должен был. Когда я предложил вернуть ей имущество ее семьи, это показалось оскорблением. Она плюнула в меня и исчезла на год. Когда она вернулась, она была совсем другой.

– Я заметил. Черная Гвардия. Потрясающее достижение. Но ты не ответил на мой вопрос.

Хотя становилось темнее, на улицах было приятно тепло, и толпы становились гуще, люди зажигали светильники возле домов и лавок. Другие отдыхали, распивая вино на плоских крышах своих домов. Словно не близился неумолимый рок.

Гэвин огляделся по сторонам и постарался понизить голос, чтобы их не подслушали.

– Я лгал всем. Я так много лгал, что порой забывал, кто я. При том, что мы с братом сделали с Каррис… Я не мог – ну, проклятье, она же видела нас обоих обнаженными, не так ли? Если бы кто и понял, то она. Это было бы самым кратким путем уничтожить все.