Адмирал смотрел на эту картину, не скрывая волнения. Губы его вздрагивали. То ли он хотел что-то сказать, но сдерживался, то ли шептал про себя молитву. Закончился один, страшный и трагический, этап жизни, начинался другой. Неизвестный. А эти вагоны с золотом, стоившие России столько крови с обеих сторон, словно бы связывали воедино обрывки его судьбы.

Подошел поручик Лучников, знакомый Шульгину еще по тренировочному лагерю на острове, улыбающийся, в измазанном копотью и ржавчиной бушлате, в красных от мороза руках он держал пучок покрытых пятнами зелени медных детонаторов.

— Едва на тот свет нас кто-то не отправил, Александр Иванович, — блеснул поручик оскалом великолепных зубов. — Всех разом. Четыре задних вагона были довольно грамотно заминированы. Пудов десять динамита, видно, от проходчиков остался, целая куча гранат Новицкого для подрыва проволочных заграждений, натяжного действия, и вдобавок все ящики оснащены запалами и соединены детонирующим шнуром. Расчет точный. В темноте углядеть было трудновато… Ох и жахнуло бы! Тоннель скальный, весь сноп взрыва — на нас. Вместе с кусками вагонов и грузом. На полверсты никого в живых не оставило бы… Ну да и мы кое-что соображаем.

Ощущение только что миновавшей опасности и удовлетворение от хорошо сделанной работы, от того, что он оказался умнее неизвестных ему минеров, прорывалось в возбужденном, чуть срывающемся голосе офицера.

— Спасибо за службу, поручик. Считайте, «Георгия» вы уже заработали, — сказал Шульгин и внимательно посмотрел на Колчака. Тот отрицательно качнул головой.

— Нет, об этом я не знал. Сюрпризец, значит, кто-то решил большевикам приготовить. Придется за вашего поручика свечку Николаю Угоднику поставить…

А Шульгин подумал, что не зря он опасался глупых случайностей. Висели бы сейчас их мелкие фрагменты по окрестным соснам. Рука судьбы, однако. Второй раз за месяц избегнуть смерти, и снова от взрывчатки, вдобавок именно на железной дороге. Случайность или тенденция?..

Отослав подальше охрану, он предложил поручику еще раз, теперь уже при дневном свете, внимательно осмотреть каждый вагон, особенно сцепки, буксы, приводы механических тормозов и замки дверей. Похоже, был среди тех, кто прятал поезд, остроумный, с фантазией минер, возможно, из флотских.

Но больше никаких сюрпризов не обнаружилось. Откатили дверь наугад выбранного вагона. В прочно сколоченных ящиках блестели светлым серебром невероятно тяжелые платиновые слитки. Адмирал размашисто перекрестился.

— Здесь должно быть 217 тонн золота и платины в слитках и монетах. Приблизительно на сумму 350 миллионов рублей…

— По довоенным ценам считаете, Александр Васильевич. После всех инфляций и изменения цен на мировом рынке тут куда больше миллиарда выйдет. Впрочем, я не финансист. Остается только довезти.

Медленно, без гудка тронулся поезд. Золото Российской империи вновь возвращалось в мир, чтобы продолжить свое бесконечное круговращение, воплощаясь в хрустящие бумажки банковских билетов, пароходы с продовольствием для голодающих, винтовки, пулеметы и пушки, танки и аэропланы для новых войн, подписи государственных деятелей на договорах и трактатах… Мало ли на что еще могут пригодиться десятки тонн драгоценного металла, то принимая вид монет с государственными гербами и профилями царствующих особ, то вновь обращаясь в слитки для удобства хранения и транспортировки. Знающие люди говорят, что более половины всего мирового запаса желтого металла добыто еще во времена строительства египетских пирамид, успев побывать в обличье всевозможных дирхемов, солидов, статеров, кентинариев, талеров, ефимков и империалов, украшений античных красавиц, корон средневековых императоров, священных сосудов инков и окладов православных икон… Только какое это имеет значение, господа? Все равно в итоге только дым и тлен…

Шульгин сам удивился неожиданно пришедшим в голову философическим мыслям. Наверное, так подействовала источаемая тысячами пудов драгоценного металла эманация чувств и страстей бесчисленных поколений людей, добывавших его, чеканивших из него монеты, а главное — за него умиравших и ради него убивавших.

А без этого что ж — элемент как элемент, Aurum, с каким-то там порядковым номером и удельным весом 19,3. Довезти бы только, не слишком много добавив в его историю увлекательных страниц.

Новикову вновь пришлось хорошенько вспомнить все, что знал и умел делать величайший, как его по сю пору любят называть некоторые, политик всех времен и народов или уж хотя бы XX века Иосиф Виссарионович. Андрей жалел только об одном — перевоплотившись по воле аггров в Сталина, он слишком много внимания и времени уделял собственным чувствам и эмоциям, увлеченный решением практической задачи — успеть за два месяца подготовиться к войне после всего, что Сталин с соратниками натворили в стране и армии, а потом эту войну за пару лет без особых потерь выиграть. И кроме того, он почти панически боялся раствориться в личности своего «альтер эго». Соответственно очень многие черты и качества вождя остались для него закрытыми или просто не понятыми. Берестин в этом смысле распорядился полученными возможностями куда лучше — взял у командарма Маркова весь его стратегический талант и двадцатилетний опыт командования дивизиями и армиями, отчего и смог возглавить белую борьбу и победить Красную Армию. Тут, впрочем, сыграло свою роль и большое психологическое сходство натур «донора» и «реципиента», себя же Новиков ощущал полным антиподом Сталина.

Но теперь жалеть было поздно, приходилось пользоваться тем немногим, что у него осталось.

Да и интересовали сейчас Андрея в сталинской личности только дипломатические способности, политическая хитрость и коварство. Нет, еще, конечно, абсолютная непреклонность в достижении цели, умение абстрагироваться от кажущихся непреодолимыми препятствий, ощущение сверхценности каждой собственной мысли и каждого замысла. Под должным контролем все эти качества незаменимы для политического деятеля, которым Новиков сейчас вынужден был стать.

Оставив Сильвию в Лондоне выполнять возложенную на нее часть общего плана, он экспрессом выехал в Париж. Явился в бывшее российское, ныне врангелевское посольство на авеню дю Гренель, предъявил послу Маклакову свои полномочия.

Опытнейший дипломат, действительный статский советник, занимавший этот пост уже четыре года, посол после октября семнадцатого влачил довольно жалкое, двусмысленное существование. Огромный трехэтажный особняк был практически пуст, средств на его содержание не имелось, пришлось уволить в бессрочный отпуск две трети сотрудников. Французы скорее терпели этот «обломок империи», чем принимали его всерьез. Утомлял и нервировал затянувшийся конфликт с военным атташе графом Игнатьевым, который, выжидая, чем закончится гражданская война, отказывался выделить из лежащих на его личном счете астрономических сумм на оплату вооружений для царской армии какие-то жалкие тысячи франков на содержание посольства и жалованье дипломатам. Лишь последний месяц жизнь здесь начала оживать. Франция еще не признала Югороссию как новое независимое государство, но сигналы из Елисейского дворца были обнадеживающие.