— Что это еще за идиотизм?.. — воскликнул Джим.

Старый Боб вынул его пистолет из кобуры и нож из ножен.

— Полиция! — коротко ответил человек с револьвером.

Джиму не оставалось ничего другого, как позволить надеть на себя наручники.

— Ты знал? — прошипел он Старому Бобу. — Теперь я понял твои прибаутки!

— Ну и хорошо, — невозмутимо ответил Боб. — Зачем ты стрелял в моего приемного сына, в Харри? Этого я тебе никогда не прощу, бандитское отродье! Теперь Харри ускакал и уже никогда не вернется. Спокойной ночи!

Старый Боб ушел. Войдя в свой вагончик, он, не зажигая лампы, упал на стул и заплакал.

Когда слезы у него иссякли, он направился в конюшню, к своим ослам, и принялся ласкать их всех по очереди, рассказывая им о новом номере, который им придется подготовить, и уверяя их, что отныне будет работать только с ними. Он представил себе, как зрители будут смеяться, когда он, переодевшись ослом, начнет скакать и брыкаться, подражая настоящим ослам. На несколько мгновений забыв о своей печали, застывшей в его детских глазах, он улыбнулся.

Наконец он попрощался с ослами, вернулся к себе в вагончик и лег спать, не обращая внимания на шум и суету, царившие на территории цирка почти до самого утра.

Смиты и Финли покинули цирк в числе последних зрителей. Они решили подождать, когда толпа схлынет.

— Чтобы я еще когда-нибудь в жизни пошла в цирк! Ни за что! — заявила тетушка Бетти в полном изнеможении и расстройстве чувств.

Струйки пота прочертили тоненькие бороздки на ее напудренном лбу.

Губы Кейт задрожали, а из глаз хлынули слезы. Дуглас, как настоящий кавалер, шел рядом с ней. Энн Финли закашлялась в приступе астмы, поэтому прощание двух семейств было коротким.

Когда Смиты сели в карету, Сэмюэль посадил дочь к себе на колени. Она положила головку ему на плечо.

Дома ее сразу же уложили в постель. Отец ласково пожелал ей доброй ночи, и она, чтобы успокоить его, притворилась, что засыпает.

Тетушка Бетти попросила Сэмюэля побыть с ней, потому что плохо себя чувствовала, и даже предложила вызвать доктора. Но Смит посоветовал ей просто принять обычные сердечные капли и препоручил ее заботам старой горничной.

Избавившись таким образом от необходимости развлекать тетушку Бетти на одре болезни, он вышел из дома. На улице все еще стояла карета: он велел кучеру ждать его. Вскочив в карету, Смит приказал гнать лошадей. Его целью было управление полиции.

Будучи жителем этого города и к тому же племянником весьма респектабельной дамы, он был принят там с должным уважением и немедленно нашел понимание.

— Вы тоже можете нам что-нибудь сообщить о трагедии в цирке, мистер Смит? — спросил его инспектор полиции, сидевший за голым письменным столом.

— О какой трагедии? — удивился Смит, почувствовав, что ответ инспектора не сулит ему ничего хорошего.

— Инспектор манежа, Фрэнк Эллис, был застрелен. Скорее всего, кем-то из индейцев. Когда нам сообщили об убийстве, вся индейская группа уже сбежала. Пока нам не удалось поймать ни одного из них.

У Смита перехватило дыхание.

— Лошади тоже пропали?

— Три мустанга. Остальных они оставили в конюшне. Акция была блестяще спланирована, и взаимодействие между краснокожими, похоже, было налажено как нельзя лучше. По-видимому, бóльшая часть индейской группы тайно покинула цирк еще во время представления, когда персонал был занят беспорядками на манеже и бурей. Последними скрылись отец с сыном — Топ и Харри — и еще один индеец.

— А как на самом деле зовут Топа и Харри? К какому племени дакота они принадлежат?

— Кто же это может сейчас сказать?

— Значит, невозможно даже предположить, в каком направлении они скрылись? Третий индеец был одним из тех дакота, что напали на ферму моей матери в Миннесоте, застрелили ее и сожгли ферму.

— Если бы нам удалось его поймать, мы бы его казнили. Но к сожалению, он ушел. И если он родом из Миннесоты, то наверняка знает там каждую тропинку.

Смит судорожно сглотнул. Он ожидал большего сочувствия от инспектора, но не подал вида, что разочарован.

— Может быть, предводитель ковбойской группы знает что-нибудь о Топе и Харри? Он работал с ними.

— Джим? — улыбнулся инспектор. — Этот уже был у нас в руках! Но…

— Был? — поднял брови Смит.

— Был. Ему удалось бежать.

— А в чем заключалась его вина?

— Ограбление кассы. Нам выдала его одна блондинка, приревновавшая его к кому-то. И похоже, не без основания. Эта дама была настолько неосторожна, что бродила вокруг цирка, чтобы отловить Джима после представления. Ревность обычно затемняет разум. Ее опознал один из служителей цирка. Она оказалась кассиршей, которая удрала осенью в Омахе, прихватив с собой всю выручку. Она и выдала Джима как своего сообщника. Деньги он под высокие проценты вложил в цирк, а потом добился в суде распоряжения об аресте циркового имущества. Мы арестовали его с помощью клоуна после окончания представления. Но он, к сожалению, сумел бежать, несмотря на то что был в наручниках. Думаю, что он скоро объявится где-нибудь на Диком Западе, как многие из наших преступников. Жаль. Мы не хотели срывать представление, а то бы взяли его тепленьким прямо на манеже, где он лежал, как кукла, аккуратно связанный индейцами!

— Благодарю вас, господин инспектор. Вы рассказали мне больше, чем я собирался рассказать вам.

Когда солнце в третий раз после той злополучной ночи взошло над землей, буря все еще не утихла. Великая река грозно катила свои воды. Лед наконец тронулся, но вода, еще желтая, плескалась вровень с берегами, потому что ее питали тающие снега. Дымка над рекой, запах леса и лугов, блеск росы, голоса птиц слились в незатейливую, но светлую песнь весны. В кронах деревьев еще шелестела сухая листва прошедшей осени, но уже лопались почки.

В пустынной местности, вдали от селений, в недосягаемости для всех следопытов и собак-ищеек, сидели в лучах утреннего солнца три человека. Лошади их паслись рядом. Они не спеша съели по пригоршне сушеного мяса и встали, чтобы проститься друг с другом.

— Вы — дакота! — сказал Большой Волк своим спутникам. — А ты, Маттотаупа, был нам настоящим вождем. Наши воины будут рады приветствовать тебя в наших новых вигвамах на севере, ты знаешь это. Ты никогда не говорил нам, откуда ты пришел и куда ведет тебя твой путь. Я не стану спрашивать тебя об этом и сегодня. Но надо ли нам расставаться? Ты не хочешь поехать вместе со мной?

— Я услышал тебя, Большой Волк. Мой сын Харка и я никогда не забудем тебя и ваших воинов. Но нам нельзя ехать с тобой. Вы — дакота.

Большой Волк, который не мог понять этих слов, но чувствовал, что за ними кроется великая тайна, молча простился со своими спутниками и поехал на север.