Заключительная речь Хозяина заняла десять страниц убористого машинописного текста. В своей обычной манере он задавал самому себе вопросы и сам отвечал на них.

СТАЛИН. Правильно ли поступило правительство и партия, что объявили войну Финляндии?

Дальше длинные рассуждения о необходимости обеспечить безопасность Ленинграда, дословный повтор передовиц «Правды» и выступлений Молотова по радио. Ответ на первый вопрос: правительство поступило правильно.

СТАЛИН. Второй вопрос: а не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября – в начале декабря, нельзя ли было отложить этот вопрос, подождать месяца два-три-четыре, подготовиться и потом ударить? Нет. Партия и правительство поступили совершенно правильно.

Дальше многословно, с бесконечными повторами Хозяин объяснял, что Финская война была абсолютно необходимой, абсолютно успешной и закончилась значительно быстрее планируемых сроков.

Военная аудитория знала, что победить финнов планировали к двадцать первому декабря тридцать девятого, то есть за двадцать один день. Вся страна знала. Радио и газеты орали, что в день рождения товарища Сталина Красная армия пройдет в победном параде по улицам Хельсинки. Хозяин спокойно, нагло врал армии и стране. Зачем? Просто так, ради самой лжи.

Конечно, Ворошилову и Мехлису ничего не угрожает, а вот «слишком честная душа» на этом празднике вранья абсолютно неуместна.

Дальше следовал пассаж об агрессивных намерениях финнов: «Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское, – это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».

Илья не сомневался, что через несколько страниц найдет опровержение этого тезиса. Нашел.

СТАЛИН: Финская армия не способна к большим наступательным действиям. Она создана и воспитана не для наступления, а для обороны, причем обороны не активной, а пассивной.

Большинство сидящих в зале не вдумывались в смысл, не замечали противоречий. Привычные повторы и заклинания туманили мозг, страх не давал сосредоточиться. Каждый лихорадочно прокручивал в голове реплики Хозяина в свой адрес, гадал о своей личной дальнейшей судьбе. Что сказал мне Хозяин, с какой интонацией, как на меня посмотрел…

СТАЛИН. Общий вывод. К чему свелась наша победа, кого мы победили, собственно говоря? Вот мы три месяца и двенадцать дней воевали, потом финны встали на колени, мы уступили, война кончилась. Спрашивается, кого мы победили? Говорят, финнов. Ну конечно, финнов победили. Но не это самое главное в этой войне. Финнов победить – не бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей – немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы – мы победили их тактику, их стратегию. Вся оборона Финляндии и война велись по указке, по наущению, по совету Англии и Франции, а еще раньше немцы здорово им помогали, и наполовину оборонительная линия в Финляндии по их совету построена. Итог об этом говорит.

Мы разбили не только финнов – эта задача не такая большая. Главное в нашей победе состоит в том, что мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов. В этом основная наша победа.

Бурные аплодисменты, все встают, крики «Ура!».

Возгласы «Ура товарищу Сталину!». Участники совещания устраивают в честь товарища Сталина бурную овацию[12].

Илья захлопнул папку, подошел к окну, перекрестился на купола колокольни Ивана Великого. В ушах визжали истерические «ура!», громыхали овации. Перед глазами маячила кургузая узкоплечая фигура. Выступая на трибуне, Хозяин всегда покачивался из стороны в сторону, как грозящий перст гигантской невидимой руки.

Первые двое суток Фриц Хоутерманс проспал. Проснувшись, умудрился заполнить собой все пространство виллы. Не вынимал сигарету изо рта, повсюду оставлял потухшие окурки. Полька собирала их в бумажный кулек, выкидывала в мусорное ведро. Эмме казалось, дом провонял насквозь, хотя окна были открыты.

Обритый наголо, длинный и тощий, Хоутерманс расхаживал по комнатам, трещал без умолку и таращил большие прозрачно-голубые глаза. Часть его рассказа о переезде из Англии в Советскую Россию, о жизни в Харькове и работе в Украинском физико-техническом институте Эмма пропустила. Вернер, встретив ее в прихожей, быстрым шепотом пересказал краткое содержание.

«Такой гость может навлечь неприятности, – размышляла Эмма, – положим, из тюрьмы он не сбежал, выпустили официально. Судя по всему, вернут собственность. Любопытно, где он станет работать? Кто решится взять помесь второй степени, да еще члена компартии, эмигранта, которого выдворили Советы? Физик он, конечно, сильный, но с такой биографией…»

– Самое страшное – ожидание ареста, – услышала она громкий голос из гостиной, – надежда остается до последней минуты. Они так специально устраивают. Особая форма издевательства.

Эмма вошла в гостиную. На госте был джемпер цвета корицы, из мягчайшей шерстяной пряжи, с косами и ромбами. Она связала этот шедевр для Вернера, на его шестидесятилетие. За два года старик его ни разу не надел. («Слишком хорош для меня, берегу к торжественному случаю».)

На Хоутермансе джемпер выглядел жалко, был ему широк и короток. Рукава не доходили до запястий. Паршивый коммунист, мерзкая помесь второй степени, напялил шедевр наизнанку.

– О боже! – воскликнула Эмма и всплеснула руками.

Хоутерманс счел это выражением радости, шагнул к ней навстречу, скаля дымный щербатый рот, не удосужившись положить зажженную сигарету в пепельницу, уронив по дороге столбик пепла на дорогой ковер.

– Прекрасная Эмма!

Она не успела моргнуть, он обнял ее, облобызал в обе щеки, потом отступил на шаг.

– Все так же обворожительна!

– Спасибо, Фриц, с возвращением. – Она кисло улыбнулась, пытаясь вспомнить, сколько раз они виделись до его эмиграции.

Заглянула Агнешка, спросила, можно ли подавать обед.

– Да, конечно, милая, – по-хозяйски ответил Хоутерманс и первым прошел в столовую, азартно потирая руки. – Жаль, мама и Шарлотта не видят, какой отличный аппетит я нагулял, путешествуя по тюрьмам. Вот бы порадовались.

Когда сели за стол, Вернер положил рядом с собой небольшую толстую тетрадь, шлепнул по ней ладонью, сверкнул глазами.

– Дорогуша, ты можешь представить, Физзль в тюрьме открыл постоянную из теории логарифмов, доказал малую теорему Ферма, теорему Дирихле и, наконец, нашел элементарное доказательство большой теоремы Ферма[13]для n в третьей степени.