руки такому-сякому немцу, — восклицает председатель Государственной думы, выходя к каждому скопищу людей, одетых в серые солдатские шинели. — Постоим за мату шку-Россию!..

Громкое «ура», ответные крики: «Постоим, постоим!» — и нестройные звуки какой-то непривычной для русского уха мелодии. «Что это? — спрашивают друг друга. — Должно быть, «Марсельеза»!..»

— А спроси-ка его, — дьявольски нашептывает между тем какой-то агитатор охрипшим голосом, указывая на грузную, хорошо упитанную фигуру Родзянко, — спросите, сколько у него десятин в такой-то губернии и сколько заплатил он за свои высокие лаковые сапоги?..

— Долой Родзянко! — сначала робко, а потом и смелее стали выкрикивать отдельные люди из разных концов окружавшей оратора толпы.

Впечатление первого «всеобщего пафоса» исчезало, оставался привкус какой-то фальши, недоговоренности.

Внутри Таврического дворца как будто все то же: давка, суета, спертый воздух, галдеж… Но есть и что-то новое.

«В разных комнатах, — рассказывал один из видных членов бывшей Думы В. В. Шульгин[165], — на дверях бумажки с надписями… Какие-то бюро, учреждения с дикими названиями… Очевидно, они прочно оседают… Они завоевывают Таврический дворец шаг за шагом. Под их напором Временный комитет Государственной думы перешел в другое помещение… Две крохотные комнатки в конце коридора, против библиотеки, где у нас самые какие-то неведомые канцелярии… Вот откуда будут управлять отныне Россией…»

Не по силам, однако, оказалась эта задача Временному комитету, и уже 1 марта началось формирование Временного правительства с князем Львовым[166] в качестве премьера. Все члены этого правительства принадлежали к буржуазным партиям, и только один Керенский, занявший пост министра юстиции, являлся в данном кабинете представителем социалистических течений.

ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО И ЕГО ПРЕМЬЕР КНЯЗЬ ЛЬВОВ

По довольно туманным разъяснениям, данным главнокомандующему Северным фронтом председателем Государственной думы, под Временным правительством надлежало понимать Совет выдвинутых названными учреждениями министров. Совет этот должен был являться исполнительным органом под высшим, однако, контролем Временного комитета Государственной думы.

Кроме исполнительной власти Временное правительство должно было носить в себе отчасти и задатки законодательной власти по соглашению с Временным комитетом Государственной ДУМЫ.

Председатель Временного правительства — князь Георгий Евгеньевич Львов. Член Партии народной свободы. Очень уважаемый общественный и земский деятель. Лицо, уже много лет тому назад неизменно намечавшееся названными кругами на должность председателя прогрессивного кабинета, если бы такой сконструировался. Хотя князь Львов стоял в период войны во главе земского союза, много работавшего в армии и ее тылу, но лично он до марта 1917 г. был войскам мало известен.

К государственной деятельности, и особенно в столь ответственный период русской жизни, князь Львов оказался, однако, далеко не подготовленным. Его положение затруднялось еще тем, что в своих руках он принужден был удержать самое сложное в то время министерство внутренних дел. Не обладая волей, не имея, по всей вероятности, определенной программы и не успев приобрести среди своих сотрудников по кабинету необходимого авторитета, он держался по отношению ко всем делам и событиям пассивно, не сделав ничего, чтобы укрепить врученную ему власть, расшатанную революционным временем.

Приписываемое князю Львову выражение «утрясется» стало ходким словом, коим вполне характеризовалось его отношение ко всему, что происходило вокруг него и возглавлявшейся им власти.

Между тем все заметнее росло и крепло влияние Совета рабочих и солдатских депутатов. Его исполнительный комитет вел планомерную атаку на вновь установленную власть и в конце концов свел Временное правительство на положение органа, который в вопросах принципиальных был поставлен в полную зависимость от названного Совета, окрашенного к тому же в ярко социалистические цвета. При такой аномалии реальная сила не могла долго оставаться в руках буржуазного Временного правительства, тем более что Временный комитет членов Государственной думы, являвшийся родоначальником создавшейся власти, весьма быстро перестал подавать какие бы то ни было признаки жизни.

Малопонятная схема, начертанная Родзянко в его телеграфном разговоре с Рузским, не получила, таким образом, своего осуществления в жизни.

Временное правительство… Невольно припоминается одно из заседаний этого правительства, на котором мне пришлось присутствовать.

В двадцатых числа апреля 1917 г. по просьбе главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского, лежавшего больным с воспалением легких, я приехал из Пскова в Петроград, чтобы поставить в известность тогдашнего военного министра А. И. Гучкова о тяжелых моральных настроениях в армиях названного выше фронта.

В столице в это время было неспокойно. Волнения происходили на почве толкования только что обнародованной ноты министра иностранных дел П. Н. Милюкова, трактовавшей вопрос о целях войны. Нота эта, подтверждавшая стремление России продолжать войну, вызвала сильное возбуждение среди наших левых кругов, которые использовали ее как предлог для довольно серьезных демонстраций, враждебных Временному правительству.

Явившись в дом военного министра на Мойке, я получил предложение от Гучкова, вышедшего ко мне в приемную из своего кабинета, сделать доклад по вопросу, вызвавшему мой приезд в столицу, в заседании Временного правительства. Гучков в этот период времени хворал и не выходил из дому. Он по нездоровью встретил меня в домашней куртке и мягких сапогах. Извинившись за свой внешний вид, Гучков предупредил меня, что заседание Временного правительства будет проходить у него на квартире и что часть членов уже собралась у него в кабинете.

— Там же, — добавил он, — и генерал Алексеев, только что прибывший из Ставки.

Войдя в кабинет, я сделал общий поклон и отдельно поздоровался с М. В. Алексеевым, подошедшим ко мне. Вслед за ним подошли и другие, из числа коих некоторых я не знал совсем. Я сразу был засыпан вопросами о том, что делается на фронте.

Члены Временного правительства собирались медленно, и, беседуя с ними, я никак не мог уловить момента, когда частные разговоры перешли в стадию официального заседания. Беседа шла все время кружками. Несколько лиц из числа присутствовавших поместились за довольно длинным продолговатым столом, на котором лежали листы белой бумаги и карандаши. По-видимому, этот стол и был приготовлен для заседания. Тут же находился и князь Львов, но не в центре стола, а как-то сбоку, точно случайно подсел к нему. Кому нужно было — уходил, а кое-кто приходил вновь.

Все участники имели измученный вид и явились на заседание в простых, довольно помятых костюмах. Должно ли это было свидетельствовать о демократических настроениях собравшихся или просто об отсутствии у них необходимого досуга — сказать не берусь, но особенно мне бросился в глаза поминутно мелькавший силуэт одного из членов собрания, нервно шагавшего из угла в угол обширного кабинета. На нем была однобортная темная тужурка с мягким воротником. Его порывистые манеры, бритое лицо, прищуренные глаза с часто закрывавшимися веками и правая рука, висевшая на черной перевязи, невольно останавливали на себе внимание.

«Керенский», —