государь попросил всех сесть и курить, но я и генерал Саввич невольно продолжали стоять под давлением крайней ответственности предстоящей беседы. Сам государь и утомленный всем предыдущим главнокомандующий сели за стол друг против друга. Генерал Рузский стал медленно и отчетливо докладывать о всех полученных за последние часы сведениях. Когда очередь дошла до телеграммы генерала Алексеева с заключениями главнокомандующих, то генерал Рузский положил телеграфные листки на стол перед государем и просил прочесть их лично.

Дав время государю для внимательного ознакомления с содержанием телеграммы, генерал Рузский высказал твердо и определенно свое мнение, заключавшееся в невозможности для государя при данных условиях принять какое-либо иное решение, кроме того, которое вытекало из советов всех запрошенных лиц.

— Но ведь что скажет Юг? — возразил государь, вспоминая о своей поездке с императрицей по южным городам, где, как нам передавали, царскую чету встречали с энтузиазмом. — Как, наконец, отнесется к этому акту казачество?.. — Голос его стал вибрировать, по-видимому, от горького воспоминания о только что прочитанном ему донесении, касавшемся казаков его конвоя.

— Ваше величество, — сказал генерал Рузский, вставая, — я вас прошу еще выслушать мнение моих помощников, — указал он на нас. — Они самостоятельные и прямые люди, глубоко любящие Россию, притом по своей службе они прикасаются к большему кругу лиц, чем я, их мнение об общей оценке положения полезно.

— Хорошо, — сказал государь, — но только прошу высказываться вполне откровенно.

Мы все очень волновались. Государь обратился ко мне первому.

— Ваше императорское величество, — сказал я, — мне хорошо известна сила вашей любви к Родине. И я уверен, что ради нее, ради спасения династии и возможности доведения войны до благополучного конца вы принесете ту жертву, которую от вас требует обстановка. Я не вижу другого выхода из положения, помимо намеченного председателем Государственной думы и поддерживаемого старшими начальниками действующей армии…

— А вы какого мнения? — обратился государь к моему соседу генералу Саввичу, который, видимо, с трудом сдерживал душившее его волнение.

— Я… я… человек прямой, о котором вы, ваше величество, вероятно, слышали от генерала Дедюлина[170], пользовавшегося вашим исключительным доверием… Я в полной мере присоединяюсь к тому, что доложил вашему величеству генерал Данилов!..

Наступило гробовое молчание.

Государь подошел к столу и несколько раз, по-видимому не отдавая себе отчета, взглянул в прикрытое занавеской окно. Его лицо, обыкновенно малоподвижное, непроизвольно перекосилось каким-то никогда мною раньше не наблюдавшимся движением губ в сторону. Видно было, что в душе его зреет какое-то решение, дорого ему стоящее.

Наступившая тишина никем не нарушалась. Двери и окна были плотно прикрыты. Скорей бы, скорее кончиться этому ужасному молчанию!..

Резким движением император Николай вдруг повернулся к нам и твердым голосом произнес:

— Я решился… Я решил отказаться от престола в пользу своего сына Алексея… — При этом он перекрестился широким крестом. Перекрестились и мы. — Благодарю вас всех за доблестную и верную службу. Надеюсь, что она будет продолжаться и при моем сыне…

Минута была глубоко торжественная.

Обняв генерала Рузского и тепло пожав нам руки, император медленным, задерживающимся шагом прошел в своей вагон.

Мы, присутствовавшие при всей этой сцене, невольно преклонились перед той выдержкой, которая была проявлена только что отрекшимся императором Николаем в эти тяжелые и ответственные минуты…

Как это часто бывает после долгого напряжения, нервы как-то сразу сдали… Я, как в тумане, помню, что вслед за уходом государя кто-то вошел к нам и о чем-то зашел разговор. По-видимому, это были ближайшие к царю лица. Все были готовы говорить о чем угодно, только не о том, что являлось самым важным и самым главным в данную минуту. Впрочем, дряхлый граф Фредерикс, кажется, пытался сформулировать с^ои личные ощущения. Говорил еще кто-то и еще кто-то… Их почти не слушали.

Вдруг вошел сам государь. Он держался в руках два телеграфных бланка, которые передал генералу Рузскому с просьбой об их отправке.

Листки эти главнокомандующим были переданы мне для исполнения.

«Нет той жертвы, которой я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки-России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия при регентстве брата моего Михаила Александровича» — такими словами, обращенными к председателю Государственной думы, выражал император Николай II принятое им решение.

«Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно», — осведомлял он о том же своего начальника штаба телеграммой в Ставку.

«Какие красивые порывы, — подумал я, — заложены в душе этого человека, все горе и несчастье которого в том, что он был дурно окружен!..»

НОВЫЕ КОЛЕБАНИЯ И ЗАДЕРЖКИ

Было около 4 часов дня, когда мы выходили из вагона. На дебаркадере генералу Рузскому была подана присланная из штаба телеграмма о совершенно неожиданном для нас приезде в тот же день, вечером, из Петрограда двух видных членов законодательных палат: члена Государственного совета А. И. Гучкова и члена Государственной думы В. В. Шульгина. С какой миссией едут они к нам в Псков? Мысль об этом осложняла обстановку, и нам казалось, что, прежде чем на что-либо решиться бесповоротно, осторожнее было выждать прибытия упомянутых лиц.

Под влиянием таких соображений генерал Рузский вернулся в вагон к государю, который, одобрив сделанный ему доклад, повелел задержать отправку по назначению заготовленных телеграмм.

В ожидании прибытия депутатов из столицы я возвратился к себе в штаб, главнокомандующий же решил остаться в своем вагоне на вокзале.

В штабе меня буквально разрывали на части: поминутно вызывали к аппарату из Ставки, где, видимо, очень тревожились неполучением определенного решения.

В этот период времени из Могилева от генерала Алексеева был получен проект манифеста на случай, если бы государь принял решение о своем отречении в пользу цесаревича Алексея. Проект этого манифеста был составлен директором дипломатической канцелярии при Верховном главнокомандующем Н. А. Базили по общим указаниям генерала Алексеева.

По получении проекта манифеста я немедленно отправил таковой генералу Рузскому в его вагон.

Около 10 часов вечера я получил известие о скором прибытии поезда с ехавшими к нам депутатами и потому отправился снова на вокзал.

Я нашел генерала Рузского в его вагоне выслушивавшим доклад коменданта города Пскова. Последний только что получил сообщение, впоследствии оказавшееся ложным, о движении со стороны Луги по шоссе на Псков броневых автомобилей с солдатами, принадлежавшими к Лужскому гарнизону.

Надо сказать, что разного рода тревожным слухам в то время не было конца, почему к ним надлежало относиться с большой осторожностью.