Знала (и боялась), что в любое время, когда я отсутствую, а дома чего-то нет, я могу прямо на родах услышать в трубке строгий вопрос: «А что, гречки (кофе, масла, чего угодно) нет?»

Поэтому перед тем, как ехать к Габриэле, решила закупить домой всё что возможно, дабы обезопасить себя от претензий. Отоварилась по полной программе: в каждой руке килограммов по десять.

Бегу к машине с тяжёлыми пакетами, и шнурок ботинка цепляется за крючок на другом. Со всем своим грузом падаю лицом вниз, плашмя, потому что сумки как бы вынесли меня вперёд из-за тяжести и инерции – то есть ноги остались на месте, а пакеты рванули туловище и приложили об асфальт.

На мгновение даже потеряла сознание, настолько сильным был удар. Не могла понять, что произошло. Шок, момент какого-то провала, искры из глаз. Лежишь и не понимаешь, чувствуешь ли что-то вообще, жива или нет, а перед глазами только собственные руки, всё ещё стискивающие тяжёлые пакеты. Ко мне подошли, стали поднимать – пальто в крови. Боли как таковой я не чувствовала из-за шока. Поняла только, что главное сейчас – добраться до дома.

Как-то доехала, выгрузила и дотащила тяжёлые сумки, ещё не осознавая, что произошло. Ощущала только, что болит всё тело, особенно рёбра и грудина. Скололись дальние зубы – уже в квартире выплюнула осколки. А залившая пальто кровь хлестала из разбитого подбородка: внутри раны виднелась удивившая меня своей ослепительной белизной кость. Кое-как с помощью перекиси водорода остановила кровь. Налила ванну, чтобы снять шок, грелась, приходила в себя. Разорванные на подбородке ткани туго стянула пластырем.

Собралась и поехала на роды в состоянии аффекта, не понимая, цела ли в принципе. Позже выяснилось, что сломала два ребра, заполучила трещину в грудине и раскрошила три зуба. Ну и подбородок – такое видно сразу. Мощно так шлёпнуло акушерку об асфальт… Тело ощущалось сплошным комом боли. Но меня ждала Габриэла! Не могла же я сказать ей: «Прости, запуталась в шнурках, упала и поэтому не приеду на твои роды».

Когда мы встретились, я, конечно, не стала говорить женщине в схватках, как мне больно и плохо. Понимала, что у нас тазовые роды, которые требуют особенного внимания и контроля. Но моё состояние невольно сослужило хорошую службу: не осталось никаких сил эмоционально дёргаться. Выживала как могла и как могла старалась выполнить свою работу. Смотреть за сердцебиением ребёнка, следить за ходом родов и раскрытием, не мешать излишним контролем… Оказалось, выполнение задачи «выжить любой ценой, не обращая ни на что внимания», порой полезно не только роженице, но и акушерке!

Да, тазовое, да ещё и смешанное предлежание, но ресурса на тревогу уже не оставалось. Я всего лишь пыталась максимально тихо и незаметно выполнить свои функции и смотреть за тем, чтобы всё шло хорошо.

Но Габриэла… Как она проживала схватку! Как она проживала перерывы! И доктор, и акушерка, прекрасно знавшие о рисках тазовых, и муж, которого тоже обо всём предупредили, – все мы волновались. И только Габриэла по своему чудесному обыкновению вся светилась. На схватку просто закрывала сияющие глаза, а когда открывала, то первым делом улыбалась мужу и ободряюще сжимала кулачок, как бы с интонацией «прорвёмся, всё хорошо».

Она успевала даже поддерживать переживающего за неё мужа в перерыве между схватками! Не себя бедную жалеть, а его успокаивать… Оставив тем самым значимый след в моей работе. Я поняла: если женщина наполнена настоящими чувствами к своему партнёру, это сильнее любых родовых ощущений.

При том что внешние условия в тех родах случились далеко не идеальными: чужой роддом, обязательное присутствие ещё одного доктора и второй акушерки, обязательная капельница с окситоцином на потужном периоде. Провели и протокольную эпизиотомию, для подстраховки надрезав промежность роженицы. Но если исключить все некрасивые и ненужные медицинские формальности, можно сказать, что роды сложились прекрасно. Все здоровы, ребёнок чудесный, ребята счастливы.

После того как зашили чуть подрезанную Габриэлу, я сказала: «Что ж, доктор, а теперь давайте зашивать мой подбородок!» И неожиданно для себя поняла, как безобразно обезболивают в наших роддомах. Порой возникали вопросы – почему, когда мы делали анестезию при зашиваниях в домашних родах (препаратом, которым обезболивают стоматологи), наши девочки могли щебетать, общаться с мужем, с ребёнком во время процесса. В роддоме же зашиваемые всегда вскрикивают, хнычут, шипят, морщатся. А доктора им: «Терпите, держитесь!» И всегда вроде как обезболенной родильнице всё-таки больно.

Однажды слышала от доктора такой комментарий: «Женщина, вы странная! Что визжите? Я и так колю самой тоненькой иголочкой, а через вас только что прошла огромная голова ребёнка!» То есть он не понимал, что проход головы – естественная вещь, а колоть даже самой тонкой иглой в половые губы – одно из самых нежных, чувствительных, снабжённых огромным количеством нервных окончаний мест женского тела – совершенно неестественно, и сердился…

Я же не понимала, глядя со стороны, почему женщинам так больно даже с анестезией. А вот когда мне стали зашивать подбородок, ощутила на себе. Оказалось, роддомовская анестезия настолько разбавлена физраствором, что почти не обезболивает. Она такая слабенькая, что доктор зашивал меня практически наживую.

Впрочем, я всё равно осталась невероятно довольна такими удачными родами. Уехала домой и легла спать в надежде, что всё, что болит, назавтра пройдёт. Но на следующий день тело почти обездвижилось. Все ушибленные мышцы сковало от сильного удара и болевого шока, я не могла ни вставать, ни садиться. Как-то существовать удавалось только в одном-единственном положении, найти которое было очень трудно. И потом ещё около месяца я приходила в себя. Задним числом, уже чувствуя себя очень плохо, никак не могла понять: каким же образом, получив такие травмы, я всё-таки поехала на роды и провела их на вполне достойном уровне.

Через пару лет вновь беременная Габриэла пригласила меня в гости – обсудить предстоящие роды.

В тот период я почти всегда была замотанной и уставшей: наступило время популярности и ежедневной, круглосуточной востребованности. Очень мало спала и очень много работала, а дополнительно вела большое количество лекций и приёмов в «Мире Естественного Акушерства». Поэтому приехала к Габриэле этаким замученным мужиком, вернувшимся с тяжёлого промысла. Тогда я ощущала себя рабочей лошадью, мощной, несгибаемой трудягой.

Габриэла встретила меня как обычно (сияющей и бодрой, несмотря на уже приличный животик и маленького сына, требовавшего неусыпного внимания, впрочем, как и все на свете двухлетние озорные мальчишки):

– Давай-ка накормлю, ты же с работы! – и стала готовить, порхая по кухне.