— Стамбул!

— Моррис, на какую глубину опускаться?

— Погоди… — сказал Моррис и снова взялся за дрейдл.

«СЬЕРРА МИТТЕРАН»

Трубадур Пенсиас с интересом наблюдал за иконкой, движущейся к сети. Он вынужден был признать, что это умный шаг, дерзкий… хотя в конечном итоге значения не имеет.

— Combat, — сказал он, когда подлодка приблизилась к сети.

— Prêt.

— Parez à lancer deux Chandelles Sauvages sur le sousmarin[283].

«ЯББА-ДАББА-ДУ»

Нос подлодки опустился на 30°, и все равно они прошли так близко к сети, что по кожуху перископа хлестнул хвост пойманного марлина. Моррис, который уже не мог вращать свой волчок на крутом склоне тактического монитора, удовольствовался тем, что крутил его между большим и указательным пальцем.

Гимель! Джекпот!

— Давай, Фило, вверх!

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь… Осман! Полный вверх!

«Ябба-Дабба-Ду» резко выровнялась, а потом задрала нос. Желудок Нормы Экланд устремился вверх вместе с лодкой, и она зажала рот ладонью, чтобы не испортить монитор. Аста Уиллс на гидролокационном посту вдруг уловила с шуме воды сверлеж торпед.

— О боже! — заорала она. — Они уже сзади!

Через пару секунд ведущая «Пиранья» ударилась в марлина. Поскольку у нее не было умного детонатора, как у «Дикой Свечи», она взорвалась при контакте. И тут же последовали остальные взрывы — сеть на полмили заискрила, словно опущенная в море полоса шутих. «Ябба-Дабба-Ду» отошла на безопасное расстояние — потрясенная, но без повреждений.

— Да! — завопил Моррис, прижимая дрейдл к губам. — Есть!

— Множественная детонация по корме, — сообщила Аста Уиллс. — Я все еще веду подсчет, но если в ближайшие тридцать секунд по нам ничего не ударит, можно считать, что мы избавились ото всех.

— У нас получилось! — сказал Фило, протянул руку и похлопал Морриса по плечу. — Получилось!

— Кто-то пингует! По левому и правому борту! — сообщила Аста.

Улыбка на губах Фило угасла:

— Что?

— В воде торпеды «Дикая Свеча», с обеих сторон. Они совсем близко и наводятся…

— Осман!

— Даже беспокоиться не стоит, — сказала Аста, снимая наушники.

«ГОРОД ЖЕНЩИН»

— Еще два взрыва, — сообщила Гвинэвир Бесподобли.

— Они убили субмарину?

— Пока наверняка сказать нельзя, капитан… Подождите… Чириканье прекратилось, звуки винта смолкли. В воде сильное возмущение, слышу треск корпуса, источник звука идет ко дну.

— Значит, так и есть, — высказалась Лихо Макалпайн.

Они подождали. Гвинэвир Бесподобли проследила последний нырок «Яббы-Даббы-Ду».

— Снова трещит корпус… скорость погружения растет… вторичные взрывы… из объекта выходит сильный поток воздуха. Похоже, не выдержала целая секция. Корпус разламывается, трещит. — Бесподобли сняла наушники и продолжила: — Капитан, объект уничтожен.

Слова замерли на устах разъяренных конструкторов. Машина и впрямь делала Ничто, а именно: одну за другой изымала из мира разные вещи, которые переставали существовать, будто их вообще никогда не было. Так она упразднила натяги, наплюйки, нурки, нуждовки, налушники, недоноги и нетольки. Иногда казалось, что, вместо того чтобы уменьшать, сокращать, выкидывать, убирать, уничтожать и отнимать, она увеличивает и добавляет, поскольку одно за другим ликвидировала Неудовольствие, Незаурядность, Неверие, Неудовлетворенность, Ненасытность и Немощь. Но потом вновь вокруг них начало становиться просторнее.

— Ой! — воскликнул Трурль. — Как бы худа не было!..

— Ну что ты, — сказал Клапауций, — ты же видишь, что она вовсе не делает Всеобщего Небытия, а только Несуществование вещей на букву «Н». И ничего особенного не будет, потому что твоя машина никуда не годится.

Станислав Лем, «Кибериада»[284]

НИКАКИХ БОЛЬШЕ ОТГОВОРОК

— Женщину обвиняют в ереси, — сказал андроид Гувер. — Ее ставят в Риме перед Великим инквизитором, ее уже пытали и признали виновной. «Сегодня Шаббат, — говорит Инквизитор женщине, — до следующего ты не доживешь. Я приговариваю тебя к казни через сожжение, приговор будет приведен в исполнение на следующей неделе на рассвете. Но согласно Писанию, где говорится, что никто не должен знать точного часа кары, я приказал, чтобы тебе не сказали точной даты казни заранее; так что, когда за тобой придет смерть, она будет и неожиданной, и верной»… Капитан Папской гвардии повел женщину назад в камеру и заметил, что та улыбается. «Как ты можешь радоваться, — спрашивает он, — перед лицом жестокой смерти и вечного проклятия, последующего за ней?» «Я не верю, что Господь меня проклянет, — объясняет женщина. — А что касается приговора, та ересь, что вменяется мне, — это изучение логики в Париже, и логика подсказывает мне, что наказание, как оно было описано Инквизитором, неосуществимо. Подумай сам: если меня должны казнить до следующего Шаббата, это значит, что меня должны убить к утру субботы; но если я буду жива в пятницу днем, казнь в субботу утром неожиданной не станет. Значит, последний день, когда меня, по сути, могут казнить, — это пятница. Но в то же время, поскольку я об этом знаю, казнь в пятницу меня тоже не удивит, так что на самом деле последний день, в который меня могут казнить, это четверг… что тоже будет неудивительно, посему вычеркиваем и четверг. По той же причине не подходят среда, вторник и, конечно, понедельник. Что и требовалось доказать — казнить меня не могут…» Целую неделю женщина проводит в благостном расположении духа, смакуя мысль о том, как Великий Инквизитор стал жертвой собственных козней. Но в субботу утром — к ее абсолютному и чистому удивлению — ее выволакивают из камеры и сжигают.

Гувер улыбнулся в мертвой тишине, саваном окутавшей его район, но Джоан не ответила взаимностью. На сей раз водитель такси снова умчал, едва Джоан ступила на бордюр перед пряничным домиком, и, по всей видимости, она осталась единственной живой душой в радиусе полумили. Она осторожно дошла до заднего двора, прижимая к боку Лампу Айн, словно щит и держа перед собой «браунинг» артиллерийского калибра в другой. Гувер, как и в первый визит, снова ждал под искусственными пальмами около искусственного пруда, настраивая переносной голопроектор, установленный на пластиковых молочных ящиках. Электрического Гиппопотама он уже убрал, Механической Собаки тоже не было видно. Убежала куда-то, поняла Джоан, но недалеко.