Ронзангтондамени из деликатности остановилась в нескольких шагах. То же сделала и Эйрис, хотя ей было труднее. Она впервые увидела своего сына с тех пор, как много лет назад Тилод увез его в Фаранг.

Как ни странно, именно Санти первым вспомнил о том, что происходит вокруг, и деликатно отстранил отца.

– Конг! – чуть слышно шепнул он.

И зодчий понял.

Бок о бок они двинулись к возвышению. Санти остановился лишь на мгновение, поравнявшись с матерью. Он наклонился, чтобы поцеловать ее руку. Пальцы Эйрис легко коснулись затылка сына, а он уже шел дальше, стройный и изящный, будто подросток – рядом с высоченным широкоплечим отцом. Вместе они поднялись наверх, и там зодчий шагнул в сторону, уступая свое место Санти. Больше у него не было сомнений. Одной минуты оказалось достаточно, чтобы Тилод понял, как далек теперешний Сантан-Освободитель от юноши, которого помнил зодчий.

Санти окинул взглядом собравшихся. И улыбнулся. Так заразительно, что мало кто сумел удержаться от ответной улыбки.

– Братья! – воскликнул он весело.– Вот мы здесь! И мы свободны! И мир – на благословенной земле Конга! А дорога пред нами светла, как восходящее солнце! Слава богам, есть кому повести нас по этой дороге навстречу Судьбе! Приветствуйте же его и радуйтесь вместе со мной!

И взяв правую руку отца двумя руками, поднял ее вверх.

Красная Твердь. Горы Хох. Безвременье.

Санти медленно плыл над бурыми горами. Лучи солнца, пробиваясь сквозь красноватую дымку, прибавляли к черным рубцам ущелий черные провалы теней. Санти плыл в неощутимом воздухе, согнув несуществующие колени, сцепив иллюзию рук. То был сон. Но из тех снов, что направляют жизнь больше, чем явь.

Санти знал, куда летит. И все-таки, увидев выпирающий из склона черный пузырь, ощутил удивление. Так человек, опустив руку в ручей, вдруг замечает, что вода теплей, чем ожидалось. Черный громадный купол – верхняя часть вросшего в гору шара, испускал некий трепет. Трепет Жизни.

Но ни живое тело, ни мысль, ни ветер, ни луч солнца не могли проникнуть внутрь. Ни один маг не смог бы разрушить этих чар. Только сам Черный Купол. Хранитель. Если пришедшему известен Ключ.

Санти Ключ был неизвестен. Поэтому он просто позвал. И получил отклик. Разве слуга потребует ключ у вернувшегося хозяина? Даже если дом его пуст…

И все-таки Вечный Хранитель Окрыленной Колесницы (отсутствующей Колесницы!) Повелителя Махд-Шагош впустил его не сразу. Потому что внутри него уже было живое существо. Человек. Маг. Хранитель обязан был испросить позволения. Но не получил его. Бывший внутри не знал языка вопроса.

«Он не ответит! – передал прикосновением Санти.– Спроси его иначе!»

Молодой маг понимал: Хранитель не может нарушать законы создавших его. Но может – обойти.

И, спросив иначе, Шар не получил запрещения.

«Входи,– прошептал Вечный Хранитель.– Я истосковался по чувству друга! Войди же!»

Санти скользнул внутрь. Он не ощутил ровно ничего, минуя ткань Тьмы.

Огромное светлое пространство окружило его. Живое пространство. Санти понадобилось гигантское усилие, чтобы устоять в обрушившейся на него волне. Потому он не сразу заметил того, кто опередил его.

Маг же и вовсе не ощутил присутствия другого. Он так привык к непроницаемости древнего укрывища, что позволил себе полную замкнутость. Маг сидел на ковре, вернее, парил чуть выше ковра, и струи света переливались в его руках. Мерцание их внушало тревогу. Санти, не видя лица мага, знал, что чело его прорезают морщины напряжения. Паривший над ковром пытался сотворить чудо, но оно вытекало из рук, ускользало, уходило, как рыба из рваной сети.

– И боль моя глубока и черна,

Как следы в снегу,

Когда золотая луна

Начинает свой путь! – 

мысленно произнес Санти, и маг мгновенно обернулся к нему.

Начинает путь и плывет в зенит.

Я просил – и вот:

Меня исцелит

Луна,

Что жива и тепла,

Как женская грудь… 

Струи света, порхающие между руками мага, вдруг затрепетали и начали сливаться в единую форму.

Маг посмотрел на них в удивлении, потом – с еще большим удивлением – на Санти.

Молодость его удивила Санти потому, что он знал: маг был много старше Биорка.

«А я?» – тут же спохватился он.

Едва Санти пресек движение слов, творение оборвалось и вновь распалось на разноцветные световые нити. Ему еще предстояло познать себя. И тот, кто стоит сейчас перед Санти, поможет ему.

– Мне нужна твоя помощь! – мысленно обратился Санти к магу – и остро ощутил его разочарование.

– Как Шар пропустил тебя? – спросил Познающий Суть.– Если ты – не Создатель?

Санти уклонился от ответа.

«Прими мое уважение! – примерно так выглядела его мысль.– У тебя есть то, что нужно мне! Я же принесу то, что нужно тебе!»

«Ты придешь и придешь не один! – так же мысленно ответил Познающий.– И я готов!»

«Ты мудр! – склонился Санти, равный равному.– Твой дар не заставит ждать, а мой… Он жив!»

И исчез, оставив нового друга (О да!) размышлять о сказанном. Когда они встретятся вновь, ответ будет найден.

Черный шар раскрылся, пропуская Санти к новому дню, одному из тысяч и тысяч неторопливых дней, оседающих на горы Хох.

«Ты придешь! – напутствовал его Вечный Хранитель.– Возвращайся… с ней! Мне одиноко!»

Санти всплыл ввысь над путаницей острых пиков и, обратясь к северу, послал свою печаль и радость туда, где за голубыми водами моря лежала земля фьёльнов. Санти понимал Хранителя. Но где та, которую Хранитель создан оберегать, Санти не знал.

* * *

Сарбур. Двадцать четвертый день осени первого года от Прихода Освободителя.

Утром следующего дня Санти и Эйрис, вдвоем, сидели в одной из маленьких уютных комнатушек под самой крышей дворца Керанраона.

«Вот единственное, что он унаследовал от отца!» – подумала Эйрис, глядя в зеленые глаза сына.

– …надеюсь, ты не стыдишься меня,– продолжал Санти, улыбнувшись.

– Стыдишься? – Эйрис была удивлена.

– Когда я был маленьким, отец говорил: ты должен сделать это, Санти, иначе твоей матери будет стыдно за тебя! Ты должен сделать правильно! Так что же?

– Нет,– женщина покачала головой.– То, что ты делаешь, я не могу почувствовать. И… мне трудно… считать тебя своим сыном!

– И давно?

– Ты знаешь. И… Ты читаешь мои мысли?

– Я вижу их. Ты права. Но ты не должна думать, что от твоего сына ничего не осталось. Я здесь. Только теперь я внутри. А снаружи… он. Ты можешь привыкнуть. Если захочешь.