Эти указания она в последние дни вбивала в головы своих лучниц снова и снова, пока не стала ловить себя на том, что бормочет их во сне.

Теперь вражеские воины сражались уже на расстоянии выстрела из лука, но Андромаха все еще ждала. Потом увидела, как бородатый, заляпанный кровью воин в микенском шлеме посмотрел вверх, на нее, и ухмыльнулся.

— Стреляйте! — крикнула Андромаха.

Прицелившись высоко, в лицо этому человеку, она выпустила стрелу, и та вонзилась в его щеку. Через миг на тетиве Андромахи уже лежала новая стрела. Она выстрелила в воина с поднятым мечом. Стрела глубоко вонзилась в его руку выше локтя, и Андромаха увидела, как он выронил меч.

Она помедлила мгновение, чтобы посмотреть на остальных женщин, стреляющих по приближающейся орде. Лица лучниц были решительными, движения уверенными. Стрела за стрелой находили цель.

Сердце Андромахи исполнилось радости.

— Мы — троянские женщины! — крикнула она врагу. — Идите против нас, и мы вас убьем!

Она больше не видела внизу троянских защитников, их скрывал выступающий балкон. Она и ее лучницы продолжали стрелять в скопище вражеских лиц. Андромаха не слышала, как закрылись двери мегарона.

Казалось, она стреляла совсем недолго, но вдруг Андромаха поняла, что уже темнеет. У нее болело плечо.

— Андромаха, назад! Андромаха!

Она почувствовала, как кто-то схватил ее за руку и обнаружила, что ее тащат прочь с балкона. Сопротивляясь, Андромаха подняла глаза.

— Каллиадес! Мы должны сражаться! — крикнула она.

— Мы сражаемся, Андромаха. Но тебе надо отдохнуть. Ты ранена.

— Двери закрыты?

— Мы отступили в мегарон и закрыли двери. Враг несет лестницы к балкону. Сражение здесь будет рукопашным. Это единственное место, где у них есть надежда ворваться во дворец, пока они не сумеют открыть двери мегарона. Твои женщины были великолепны, и им еще предстоит сыграть свою роль. Нам понадобятся ваши луки на галерее. Но сперва ты должна отдохнуть, — настойчиво повторил он. — Уже пора. А потом ты будешь готова снова сражаться.

Андромаха кивнула и посмотрела на рану на своем плече. Обильно текла кровь, и она поняла, что наконечник стрелы сильно рассек ей плечо, хотя и не помнила, как это случилось.

— Я позабочусь о своей ране, как только займутся остальными женщинами.

— Ими уже занимаются. Ты осталась на балконе последней.

— Кто-нибудь из них ранен?

— Да, но раны несерьезные.

— Тогда я должна повидать сына.

Каллиадес кивнул.

— Очень хорошо. Иди, повидайся с сыном. А я найду того, кто займется твоей раной.

Андромаха прошла по дворцу и пробралась через мегарон, забитый людьми и лошадьми, едва замечая, что творится вокруг; мысли ее беспорядочно кружились. Она все еще чувствовала в ладони гладкое дерево лука, прямизну каждой стрелы в пальцах, напряжение в руках, когда она оттягивала тетиву, прежде чем мягко отпустить. И так — снова и снова.

Покои царицы были темными и пыльными. Их окутывала неподвижность, тяжелая, как пыль. Ранеными занимались в одной из комнат царицы, поэтому Андромаха быстро прошла мимо и добралась до задней комнаты, где спали мальчики.

Астианакс и Декс спали крепко, уложенные в одной постели.

Андромаха понаблюдала, как они дышат, погладила обе маленькие головки, одну рыжую, другую светловолосую.

Кружение мыслей в ее голове медленно успокаивалось.

Сзади вдруг кто-то нерешительно окликнул:

— Андромаха?

Она вздрогнула и обернулась.

— Ксандер! — удивленно сказала Андромаха, обнимая веснушчатого лекаря.

Каллиадес, который привел юношу, приподнял бровь.

— Этот парень говорит, что он лекарь. Ты явно его знаешь.

— Он мой добрый друг, — сказала Андромаха, — и друг Одиссея. Мы путешествовали вместе. Я боялась, что ты погиб, Ксандер. Ты так давно пропал.

Пока юноша осматривал ее плечо и накладывал на рану мазь и повязку, Андромаха рассказала Ксандеру о своем путешествии и о том, как Гершом внезапно покинул «Ксантос», а Ксандер объяснил, как очутился во вражеском лагере, и рассказал о времени, проведенном с Одиссеем и Ахиллом.

— Ты должен был послушаться совета Уродливого, — сказала Андромаха, — и бежать из города.

— Ты же не сбежала, — тихо возразил он.

Андромаха вспомнила свой последний разговор с Политом и с улыбкой покачала головой.

— Ты прав, Ксандер. Не мне тебя судить.

Ксандер осмотрел глубокую рану на бедре Каллиадеса.

— Она сильно воспалена, — сказал он, нахмурясь, — и, думаю, начинается нагноение.

Он вынул из сумки несколько коричневых сухих растений.

— Это мох с деревьев, — объяснил он Каллиадесу и Андромахе. — Старый, но все еще способный очищать.

Ксандер привязал мох к ране.

— Ее давно уже следовало бы зашить, — сказал он воину. — Боюсь, что теперь она всегда будет причинять тебе боль.

Каллиадес ответил:

— Если я переживу сегодняшний день, я буду радоваться боли.

После того, как лекарь и воин ушли, Андромаха осталась сидеть со спящими мальчиками. Она рассматривала лицо Астианакса, ища черты его отца в разлете бровей, в изгибе уха, и в который раз гадала, где сейчас Геликаон и «Ксантос». Потом знакомый демон вины снова шевельнулся в ее сердце, и она подумала о Гекторе. Андромаха поняла, как сильно по нему скучает, и поймала себя на том, что хочет, чтобы он был рядом. Она всегда чувствовала себя в безопасности рядом с Гектором. А рядом с Геликаоном всегда было опасно.

Андромаха подошла к выходящему на север окну, за которым угасал свет на равнине Симоиса. Ей вспомнилось ее путешествие в город в тележке, запряженной осликом, с грузом олова. Той ночью она смотрела вверх, на эти высокие окна, и гадала, есть ли кто-нибудь наверху, кто смотрит вниз. Сейчас же она глядела вниз, в темноту, и гадала, кто там, внизу. Теперь, когда ворота города были открыты, Агамемнон не будет попусту тратить людей на охрану отвесных северных стен.

Северные стены.

«Посмотри на север». Внезапно Андромаха поняла значение этих слов. Она высунулась в окно и посмотрела далеко вниз, на подножие утеса. Если она сможет раздобыть веревку, сумеет ли она спустить двух детей со стены и с этого обрыва? Андромаха шевельнула раненым плечом. Когда она двигала им взад-вперед, было не слишком больно, но когда она подняла руку над головой, боль стала мучительной. Она ни за что не сможет спуститься.

Однако Одиссей и Кассандра всегда давали хорошие советы, каждый по-своему. И они были правы: теперь это был единственный путь, если она хочет спасти сына.