является ли причиной того, что Пассовер не оставил по­сле себя печатных трудов, необыкновенная замкнутость его на­туры? В произведения свои автор вкладывает самого себя, рас­крывает перед читателем свою душу, делает именно то, на что Пассовер не был способен. Все, стоявшие близко к нему по рабо­те, свидетельствуют, что никогда и ни перед кем не раскрывал он своих душевных переживаний, ни перед кем не подымал забра­ла, за которым ревниво скрывал от чужих взоров свой внутрен­ний мир, свое настоящее «я». Даже внешним своим обликом производил он впечатление человека, замкнутого в себе, и серые замшевые перчатки, которые он всегда носил и снимал только перед началом своей речи, как бы свидетельствовали о том, что он избегает даже мимолетного соприкосновения с людьми при рукопожатии. В упомянутой выше приветственной речи Спасович весьма метко сравнил Пассовера с пушкинским «Скупым рыцарем»: оба ревниво охраняли свои накопленные богатства, скупой рыцарь — материальные, Пассовер — умственные. Пре­доставить другим возможность пользоваться этими богатствами Пассовер не пожелал.

Человек-одиночка, «отшельник в миру», как назвал его Винавер, он гордо шел по пути, не избранному, а на который толк­нуло его еврейское бесправие. «Силен тот, кто остается один», провозгласил ибсеновский Штокман. Несомненно, в гордом одиночестве Пассовера была большая сила. Но дала ли она ему удовлетворение? Вряд ли.

Пассовер принес на службу праву свои исключительные спо­собности и огромный запас накопленных и постоянно обновля­емых знаний. Но что жизнь дала ему взамен? Еврейское беспра­вие лишило его возможности отдаться делу, к которому его влекло, несчастная любовь его юности лишила его семейного счастья. Осталось лишь гордое одиночество. Никто не был ему действительно близок, и никто его не любил, хотя все перед ним преклонялись. И он не захотел оставить этим чужим ему, нелю­бимым людям ничего из своего умственного достояния. Он ушел из этого мира, унесши с собой, в противоположность ску­пому рыцарю, все свои несметные богатства — свой ум и знание. Но славы своей он забрать с собой не мог. Она осталась жива в сердцах его современников, и образ его, как одного из величай­ших русских адвокатов, запечатлен его коллегами по профессии.

Пассовер выделялся среди самых талантливых юристов сво­его времени. «Гулливер среди карликов», писал о нем Гольд­штейн. И русское еврейство может по праву гордиться, что оно дало русской адвокатуре А. Я. Пассовера.

М. М. ВИНАВЕР

Однажды В. А. Маклаков, будучи еще молодым помощни­ком, был приглашен известным адвокатом А. Ф. Дерюжинским для разработки одного гражданского дела, два раза выигранно­го Дерюжинским в судебной палате и во второй раз кассиро­ванного Сенатом. Несмотря на то, что дело в палате было дважды выиграно и вопреки советам своих сотрудников, Дерюжинский настаивал на том, что нужно мириться. «Все равно, — говорил он Маклакову, — в Сенате мы этого дела не выигра­ем. Там выступал оба раза какой-то Винавер, еще молодой ад­вокат, даже только помощник. Ну, батенька, — это штучка. Ни­чего подобного я не слыхивал. Сенаторы глядят ему в рот. Что хочет, то с ними делает. Никому, кроме него, теперь дел пору­чать не стану».

* * *

Максим Моисеевич Винавер родился в Варшаве в 1862 г. и там же окончил университет в 1886 г. Переехав в С.-Петербург, он записался в помощники присяжного поверенного. Как уже упоминалось, в помощниках он пробыл 15 лет, до 1904 года.

Из вышеприведенных слов Дерюжинского следует, что Ви­навер с первых же шагов в адвокатуре сумел завоевать себе пер­венствующее положение среди русских цивилистов. К нему стекались самые сложные дела, главным образом для консуль­тации или выступления в Сенате. На сенатскую практику он оказал большое влияние не только своими выступлениями, но и статьями. В редактируемом им «Вестнике гражданского пра­ва» он вел отдел хроники, где блестяще комментировал реше­ния Гражданского кассационного департамента Сената по са­мым разнообразным делам. Хронику эту он превратил в кафед­ру, с высоты которой обсуждал практику Сената. И Сенат не только прислушивался к мнению Винавера, но и часто следовал за ним.

Влияние Винавера на сенатские решения было особенно важно потому, что Сенат был призван не только комментиро­вать, но отчасти и творить право. В России, правда, судебные решения никогда не приобрели значения полновесного источ­ника права наряду с законом, как это имеет место в англосак­сонских странах. Решение Сената было обязательно только по тому делу, по которому оно было вынесено. Сам Сенат на про­тяжении своей практики нередко отступал от предыдущих толкований, менял свою точку зрения по аналогичным вопро­сам. И все же роль Сената в создании права была значительна, особенно в конце XIX и начале XX века, когда расцвет промы­шленности создал сложные гражданско-правовые отношения, которые в узкие рамки X тома и Устава торгового никак не ук­ладывались, и Сенату приходилось восполнять пробелы уста­ревшего законодательства. Это естественно придавало сенат­ским решениям и, следовательно, и влиянию на них, особенно большое значение.

Но была еще одна область адвокатской деятельности, где Винавер был незаменим: это были консультации. По самым слож­ным гражданским делам его консультировали другие адвокаты. При этом Винавер, по свидетельству Б. Л. Гершуна, не считался с тем, какая сторона его консультирует, и выступал в консульта­ции строгим, беспощадным судьей дела.

Назначение адвоката, как было сказано выше, Винавер ви­дел в защите прав личности и в этой защите он не ставил адво­кату узких рамок. Он считал «ложным и жалким правилом, ве­дущим к произволу и отчаянию», принцип, согласно которому адвокат должен принимать лишь те дела, в справедливости ко­торых он уверен; суд, а не адвокат призван раскрыть и утвер­дить правду; предоставленные самим себе, самые талантливые судьи не в состоянии выполнить это дело. Винавер полагал, что адвокат обязан честно и правдиво изложить суду все, что идет в пользу его клиента. Дело суда разобраться, на чьей сто­роне право. Адвокат, «идя своим собственным путем, строит, вместе с другими силами, будущее правовое государство», пи­сал Винавер.

Особенно близка его сердцу была защита прав евреев. Он, как и другие его христианские и еврейские коллеги, принимал деятельное участие в организации представительства еврейских интересов в погромных процессах. Особенно значительно было его выступление в Сенате по делу о бездействии власти, возбуж­денному против кишиневского губернатора после погрома в Ки­шиневе.

В 1906 г. стало известно о погромной деятельности департа­мента полиции министерства внутренних дел. Статский совет­ник Макаров представил 15 февраля 1906 г. доклад министру внутренних дел Дурново о том, что в департаменте полиции пи­шутся и печатаются, под руководством чиновника особых пору­чений Комиссарова, погромные прокламации, распространяе­мые департаментом полиции в тысячах экземпляров.

По этому поводу Госуд.